Как человек Кирилл мне скорее не нравится: он много печется о себе, довольно завистлив и ехиден, умеет лицемерить, способен на кражу. В политике его будто ждали. Но почувствовав, что хоть где-то замаячил успех, Кирилл расправил крылья, и теперь общается от моего имени с избирателями. Поначалу делал это под присмотром, теперь сам. Человек со свободным временем сильно хуже человека, без свободного. И Кирилл, скажем так, улучшается на глазах.
Мать не любит Аню в основном потому, что из-за Ани Кирилл переехал в столицу и стал недосягаем. Но зато она любит старшего сына. Любит так, что жить без него не может, и я, честно говоря, не знаю, что хуже.
— Кире привет! — говорит Аня, встрепенувшись.
Исполняю и сбрасываю вызов. Настроение в машине гнетущее, и сделать с ним что-то крайне сложно, хотя мы и шутим с самого утра, улыбаемся. Плохо расставаться с тяжелым сердцем. Но как его облегчить?
Виту оставили с няней: таскать ребенка в аэропорт и спекулировать на детских слезах — было бы плохим решением. Мы с Аней приняли ряд правильных, вот только с каждым преодоленным километром становится сложнее держать хорошую мину.
— Ты мне пиши, ладно? Каждый день — что угодно. И фотографии не забывай присылать: себя и Виты.
— Особенно себя, — усмехаюсь.
Ей же не весело. Кривит губы, чуть не плачет. Мечется. Рибу позвонил за прошлую неделю раз тридцать, и это только при мне. Я не нашел на фотографа ничего криминального. Никаких темных дел, даже связи с наркотиками.
— Ты можешь взять билет на самолет и вернуться домой в любой момент.
— У меня подписаны контракты. Там такая компенсация, что ты не потянешь, — бурчит.
— Ничего, посудимся.
Аня прыскает, а потом хохочет.
— Мне не нравится твой азарт! Сразиться с Рибу — будто твоя мечта! Любым способом!
Беру ее руку, целую.
— Я серьезно. Что-то не то — сразу к Дмитрию, он проинструктирован максимально подробно.
— Спасибо, Ману, — совершенно обворожительно улыбается Аня. — Но ты мне всё равно звони. Понял? Я хочу держать с тобой контакт.
Перед посадкой мы обнялись и слегка поцеловались. Она вдавила свои пальцы между моих, сжала слишком сильно для такой хрупкой девочки. Аня прощалась. А я просто стоял и игнорировал момент, потому что хотя умом и понимаю всё, нутро горит. Требует вернуть девицу домой и никуда никогда не пускать.
Рассуждая о том, за какие грехи судьба уготовила мне именно модель с бесконечными ногами, я сел за руль и отправился к матери.
Беременная Папуша восседала с ведерком мороженого на диване, увидев меня, спохватилась и стала придумывать предлоги, почему не на работе. Спустя год мои родственники секретничают с моей женой, а мне же лишь улыбаются. Стоит задуматься, но позже.
Я будто бы ничего не знаю про Папушу, поэтому обнимаю сестру крепко, искренне, якобы просто от радости видеть.
— Ба, погадай мне, — прошу у Ба-Ружи.
— Это с чего вдруг?
— Настроение лирическое, — бросаю взгляд на часы, Аня вот-вот приземлится в Париже. — Взял в жены русскую, теперь гадай, где она.
— Я тебе и без карт скажу: в городе своей мечты, — ехидно успокаивает сестрица.
Ба-Ружа поджимает губы:
— А вот сам виноват, надо было давно второго ребенка. И была бы девка при деле, и в семье радость. Я тебе говорила, — бурчит, доставая колоду. — Садись за стол, сейчас поглядим, чем сердце успокоится.
— Не успокоится у него, — вклинивается загадочная Папуша. — Никогда не успокоится. Но нагадай ему счастья. Хватит уже препятствий.
Ба-Ружа раскладывает карты, смотрит на них, смотрит. Мешает, снова раскладывает. Потом резко поднимается, бросает колоду в мусорку и выходит из кухни.
Неделю спустя
Я захожу домой, запираю дверь. И наконец оказавшись один на один с самим собой, опускаюсь на пол и закрываю глаза. Луна летит тяжелым галопом, подняв хвост, громко мяукает.
— Ну ты и леди у меня, ну и охотница. Топаешь как слониха, — глажу.
В темноте ее глаза блестят чуть сказочно. Больше ничего сказочного в мире нет. В горле резко пересыхает.
В полной тишине дома мурчание раздается грохотом.
— Сейчас пойдем ужинать. Минуту только посижу. Ну и денечек. А ты как?
Тишина долгожданная, последне два часа только о ней грезил, и вот сейчас, ощутив, не могу расслабиться. Вита у родителей, они купили уматовые прибамбасы в ванну, и у малыхи был длительный заплыв, фотографий на телефоне штук двести. Дочка на них счастливая и веселая, но на секунду жалею, что не попросил няню остаться с ночевкой.
Хочу увидеть дочь, погладить, посидеть рядом.
Отбрасываю сентиментальную чушь — с появлением собственного ребенка я будто изменился, и день за днем продолжаю становиться мягче, осмотрительнее. Помню Виту с рождения, с первой минуты жизни — такую беззащитную, невинную, славную. Помню острый страх — смогу ли взять ее на руки, чтобы случайно не сломать? Но спустя какую-то минуту я освоился настолько, что начал испытывать новый ужас — как ее положить и оставить без внимания? Это казалось немыслимым. И кажется до сих пор. Вита только-только родилась, но уже стала драгоценностью. Перевернула внутри многое.