20 / 04
Необъяснимая тяжесть и чувство потери. Каким-то образом надо прожить к Пасхе. Выжить к Пасхе. Страстная седьмица наступает на каждую часть души, ослабленной холодами. Сердце – как будто прогнившие балки, служащие формой для могилы.
Солнце обгоняет темноту внутреннего. Сегодня день, когда никуда выезжать не надо. Я все еще чувствую чужим этот город.
Буду стараться бежать быстрее через работы, разрешая ворох накопившихся письменных интервью, колонок и дел. Когда изнутри черный крик, особенно вырывающийся в солнце весны. Можно только бежать от него – на один шаг дальше, ведь если пройти на два шага, мертвым уже не станешь. А если на один, то…
Что же все это такое? Что это? Расшифровать бы – развязать нить неясного… Я не понимаю, почему так ломают слезы. В чем подлинная причина боли и кто ее причиняет? Можно думать, что заклятия или проклятья… Больше всего на то и похоже. И надеяться, что протерпеть, протерпеть до Пасхи. В Пасху все темное, весь плитник слезет с груди, откроет грудную клетку, в которой пусто, ибо птицы сгнили, и поможет воскресить моих мертвых, коих так было много.
Продержаться молитвой. Страшно, как метание подступает и не убежать даже в сны, ибо начинаешь спать, и слезы начинают топить подушку, а дальше начинаешь задыхаться. И снова эти закаты, и ветер, и знание, что в Петрограде текут реки вспять, и что там все другое.
За. Что. Это.
Со мной сегодня познакомились в супермаркете.
Ой, дебаты скучные какие…
Как-то так в эти дебаты погрузилась, что забыла, что все плохо. И стало плохо, но не так плохо, как было. Завтра, вроде, новый день.
Духи с кожей, оказывается, пахнут кожаной сумкой фотографа, который достает фотоаппарат, чтобы сфотографировать священника, который пишет про любовь. И там есть строки: «Твои руки никогда не прикоснутся к моему лицу».
Злой день.