Читаем Топи и выси моего сердца. Дневник полностью

Топи и выси моего сердца. Дневник

Родион заносит две руки, два угловатых знака, два сплетения сухожилий, две руны над зимним ссохшимся черепом Капитала. В его руках – грубый, непристойно грубый, аляповатый предмет. Этим предметом совершается центральный ритуал русской истории, русской тайны. Призрак объективируется, мгновенье выпадает из ткани земного времени. (Гете немедленно сошел бы с ума, увидев, какое мгновение на самом деле остановилось…). Две теологии, два завета, два откровения сходятся в волшебной точке. Эта точка абсолютна. Имя ее Топор.[34]

Какой воздух мягкий и сладкий, хочется дышать очень часто, чтобы принять его внутрь, овнутрить, приютить. Вот так иду по темнеющему вечеру и набираю в себя воздух. Тело все может приютить – вот такое оно всепреемлющее.

31 / 07

Когда гудят утренние гудки на рабочих окраинах,это вовсе не призыв к неволе. Это песня будущего.Мы когда-то работали в убогих мастерскихи начинали работать по утрам в разное время.А теперь утром, в восемь часов, кричат гудки для целого миллиона.Теперь мы минута в минуту начинаем вместе.Целый миллион берет молот в одно и то же мгновение.Первые ваши удары гремят вместе.О чем же воют гудки?– Это утренний гимн единства![35]

Если и есть что-то более темное, чем рытье котлована Платонова, так это Гастев. Инфернальный коммунист Алексей Капитонович Гастев!

Бездымные шахты, покрытые пеплом…Это – на краю света, памятник моему раненому, моему мировому сердцу.Умерло мое вчера, несется мое сегодня, и уже бьются огни моего завтра.Не жаль детства, нет тоски о юности, а только – вдаль.Я живу не годы.Я живу сотни, тысячи лет.Я живу с сотворения мира.И я буду жить еще миллионы лет.И бегу моему не будет предела.[36]

5 / 08

Центр Питера. Утро понедельника. На остановке у метро Сенная сидит старушка и режет большим ножом мясо на маленькие куски.

Питер. Утро. Сенная. Мясо.

6 / 08

Самое важное во всех отношениях – дистанция. Чтобы обнаруживать в Питере самое яркое, необходимо быть с ним на дистанции. Приезжать редко. Всякий слом дистанции грозит разочарованием. Помнить о жесте как языке. Стала свидетелем барочной оперы, воспроизведенной в ее первоначальном виде: всегда три скола на жестах, яркие интонации и произнесение окончаний в старофранцузском. Пели про Аттиса и Кибелу[37].

13 / 08

Андрей Белый:

«Поздно уж, милая, поздно…усни: это обман…Может быть, выпадут лучшие дни.Мы не увидим их… Поздно, усни…Это – обман».Ветер холодный призывно шумит,холодно нам…Кто-то огромный, в тумане бежит…Тихо смеется. Рукою манит.Кто это там? Сел за рекою. Седой бородойнам закивали запахнулся в туман голубой.Ах, это, верно, был призрак ночной…Вот он пропал.Сонные волны бегут на реке.Месяц встает.Ветер холодный шумит в тростнике.Кто-то, бездомный, поет вдалеке,сонный поет.«Все это бредни…Мы в поле одни. Влажный туманнас, как младенцев, укроет в тени…Поздно уж, милая, поздно. Усни.Это – обман…»[38]

Павел Васильев:

Перейти на страницу: