Где-то прочитала про то, что весна сменилась зимой. И это чувствуется по холоду, который снаружи и внутри. Мы были готовы к этому, и единственные, кто были.
Джеку Ханик[376]
грозит 20 лет. По товарищам за рубежом может идти ГУЛАГ западного толка. Некоторые умерли. Некоторые нет. Меня поставили под санкции. В небе установилась минусовая температура. Немного холодно без меховых ботинок. В 7 утра выгляжу, как шар. Либо свет, либо блины. Замерзаю. Много блинов. Пытаюсь ночью спать, но получается сон, а потом – маленькое лежание между звуком будильника и попыткой спрятаться от нового дня. На усталость нет права. Я на забеге.И это 3-й километр из 42-х.
Я небольшие сложности не могу решить. А они как там? Они же в плен попадают.
Каждая задача – это гора сваленных вещей, неразложенных. Решить можно, только если шаг за шагом складывать все в стопочки.
Каждая сложность – это ворох нитей, которые надо развязывать как узелки.
Переговоры Путина и Макрона напоминают урок по преподаванию азбуки. Президент России как педагог все последовательно и детально объясняет нерадивому ребенку. Младший говорит «агрессия», старший… Вдруг в голове появилась мысль. Бросить все, отключить время и поехать в Стамбул смотреть на Босфор, пропав для всего мира. Потом я поняла. что на улицах буду встречать метки желтого и синего. А море будет окрашено цветом Бордо. Поэтому – «нет». Место мое здесь. Коты и Босфоры будут ждать. А я продержусь.
Чтобы был дом, и чтобы был свет, и чтобы были листы, на которых писать, чтобы был цвет, чтобы были руки, которые могут писать чернилами по длинным текстурам дня, чтобы были лекции и силы слушать сосредоточенно хотя бы 15 минут. А если не будет дома и воцарится тьма, чтобы была внутри не могила, чтобы был внутри труд. Мыслить последовательно: строгим шагом часов и минут. Мыслить, выходя за пределы того, что, как рациональный жгут, опутывает подозрения духа, чтобы была не мука, чтобы не глухо билась внутри воля. Может ли она быть, когда нет дома и есть только тьма, может ли она быть, когда я буду совсем одна?
Н.[377]
, когда мы были в шумных пространства открытого мира, показывала ладонями, как сталкиваются Мы и Они. Сначала она показала, как будто ладони тыльными сторонами соприкасаются, а потом наружными. В этом не было никакого смысла: просто теперь, когда я говорю о конфликте, я вспоминаю, как ее ладони показали это столкновение: кажется, что две руки одного тела столкнулись.Мы видим их там, и за всем налетом вкинутого в головы национализма и ада проявляется еще кое-что, страшнее ада и национализма – упрямство и… готовность умереть за идею. Так одержимые в одной из книг бежали к обрыву… Но так вставали на костер и древние…
Это страшно: ведь
Что причиняло бы страдание? Холод, мало воды, темнота, сырость. ДНР и ЛНР имели это. Я не знаю, как они жили 8 лет. Я просто не могу представить, какими титановыми стали дети, которые родились там в 2012 и потом вырастали, вырастали и вырастали. Дети войны.
На время этого периода:
• я ограничу себя в прослушивании музыки (я и так ее почти не слушаю, но можно не слушать вообще);
• умеренность в питании (вот это важно);
• телесная дисциплина;
• упорядоченность в расписании – дисциплина и переход к совсем ранним подъемам, как было когда-то;
• молитва – без веры я становлюсь предателем себя;
• порядок в доме, мыслях, делах.
На 40 дней я стараюсь:
• не осуждать;
• не быть праздной;
• читать каждый день;
• учиться;
• быть волевой.
Так, на время 40 дневного поста объявляется мораторий на какую-либо критику государства, президента, военных.
Значит, сейчас надо спать, а потом – забег долгий. Точнее, так: еще поработать полноценно до пятницы, потом немного перевести дыхание. И потом снова поработать.
14-й день операции. Мы снова с С.[378]
в самой гуще событий и снова на износ работаем, но зная, что все делаем верно. Пришла домой, осела в знакомый знаковый угол и пока что сижу.И снова какие-то экстраординарные моменты, но я уже пытаюсь справляться спокойно и строго. Мастерство – это потратить столько сил, чтобы еще смочь прописать успехи в листе А4. Печатаю на телефоне, как сказала Н. Пытаюсь встать, чтобы налить чай. Потому что, если чай, то тогда и смогу написать, а вообще, силы нет и мало что пишется. Утром разбилась любимая чашка.
А позавчера еще что-то. Как чашка – только внутреннее.
Но теперь идти только вперед. Когда по черному туннелю бежишь на свет, остановиться в середине нельзя. Страшно. Надо добежать, как когда-то бежала.
Захотелось написать диссертацию по «Теории международных отношений» или прочесть книгу премьера Мали Шогеля Кокаллы Майги.
Проехала свою станцию и вообще не поняла, что проехала. Села на ЮЗ. Подняла голову – Лубянка. Состояние на пределе. Последние шаги.