Топографический кретин

— Ага, вы с нами, — передразнил Шуцык под нос: спорить с Конём в открытую не решался даже Медведь.

Завуч был некрупный, но жилистый. И к тому же имел неоспоримый аргумент — сросшиеся вместе четыре пальца правой руки — говорят, с рождения. Он и кличку-то свою получил из-за этой невиданной кисти, которая сильно напоминала копыто — не только видом, но и твердокаменностью. В чём рано или поздно убеждался любой, кто выказывал Коню неповиновение: здоровенные шишки на лбу сначала просто болели, потом ныли и синели, а ещё потом желтели и начинали чесаться.

— Уверен, что мы все проявим сознательность, и мне не придётся вызывать волынщиков в свой кабинет, — завуч почти ласковым взглядом оглядел притихшую лососину и для пущей убедительности постучал своей наводящей страх конечностью по кипе классных журналов, которые держал под мышкой.

На подъезде к единственному в городе стадиону уныние сменилось возбуждением: когда такое было, чтоб не пешком или на маршрутках, а — как начальники какие-нибудь — спецтранспортом!

Впрочем, Фрэн однажды уже ехал на «Строитель» в автобусной колонне — несколько лет назад, когда был здесь в пионерлагере. О котором теперь вспоминались разве что ночные страшилки, после которых невозможно заснуть — про чёрную руку и какой-то красный капюшон, — да ещё утренняя зарядка в виде заныривания под жилые вагончики с целью сбора продуктов кошачьего пищеварения.

— Откуда они только берутся, — удивлялись тогда пионеры, загружая сухие какашки в большие цинковые вёдра, потому что ни одной кошки за всё время пребывания в лагере никто из них не встречал. Старшие лишь ухмылялись, и у детей возникло подозрение, что после обеда кто-то из вожатых берёт вёдра и втихую разбрасывает их содержимое обратно.

Совершив серию ползковых упражнений — официально они издевательски назывались трудовым десантом, — пионеры устало брели на завтрак, потом — уже в более приподнятом настроении — на речку купаться, дальше на обед, а затем в спортзал, где был телевизор, по которому показывали трансляции с Олимпийских игр в далёком канадском Монреале, и все громко болели за советских гандболистов и прыгунов в воду, а Фрэн — молча — за английских, но они всё время проигрывали.

Потом наступало время ужина, и к вагончикам возвращались уже в сумерках, так что кошачья тайна так и осталась неразгаданной.

Другие пацаны тоже, конечно, на стадионе бывали — футбол-хоккей, кружки-секции всякие, — но чтобы прям на поле — это впервые. Правда, восторг по такому случаю был недолгим: им тут же вручили красные и жёлтые флажки на плохо обструганных коротких древках и стали объяснять, в каком порядке надо этим делом махать под ужасно назойливые комсомольские песни из громкоговорителей.

— Мало того что руки на фиг отвалятся, так ещё и оглохнешь тут, — орал Шуцык. — Не могли, что ли, тихоговорители на стадионе установить! Да и палки эти! Какой козёл занозы в них понавтыкал!

— Слушай, а это ж наши — близорукий Кит поднёс флажок поближе к лицу.

— В смысле наши?

— Ну да, это мы их делали на трудах, — подтвердил Фрэн. Он даже узнал собственное творение. А может, показалось.

— Чё, да? — Шуцык тоже присмотрелся и скорчил рожу. — Вот мы уроды, сами себе подляну кинули.

По окончании двухчасовой гимнастики, которой никак не придумывалось название — то ли репетуция, то ли экзекиция, — у стадиона их ждала вереница пазиков с ржавыми подкрылками и табличками «Осторожно, дети!» на лобовых стёклах. Но пацаны решили на транспорт забить: во-первых, сами вы дети, а во-вторых, хватит на сегодня компании одноклассников и учителей. Денёк стоял солнечный, Конь в честь партии и правительства разрешил домашку на завтра не делать, отчего бы не пройтись по такому случаю.

Да и недалеко, в общем: сначала через то ли лысеющий лес, то ли разросшийся парк; потом по мосту, мелко дрожащему под пыльными грузовиками; по проспекту имени 60-летия эсэсэсэра, мимо обкома, облисполкома и дома культуры; сквозь суетливые ряды старого рынка, над которым в свете последних постановлений уже начали возводить ажурную металлическую крышу, и с неё на верёвочных стропах свисают монтажники с тяжёлыми отвёртками в рукавицах и мятыми бычками в губах, — а там уж и до дому рукой подать.

А надоест поршнями шевелить — всегда можно в автобус забуриться. Проезд, конечно, четыре копейки стоит, но что ж мелочиться, на обеде больше сэкономили.

А можно и зайцем.

Яша и Гоша жили в двух шагах от автовокзала и давно изобрели метод не только не платить за автобус, но ещё и зарабатывать на нём. По выходным, когда в школу не надо, вскакивали в какой-нибудь пыльный ЛиАЗ — желательно который идёт в дачный посёлок за стадионом, — но не усаживались на изрезанные сидения из кожзама с торчащими пучками стекловаты, а становились на вахту, как кремлёвские курсанты, у табличек «Совесть пассажира — лучший контролёр!» и «Билеты сохраняйте до конца поездки!»