Топография счастья

И поселковые, и таежные дети намереваются помогать родителям и родным, но здесь можно заметить значительное и статистически обоснованное различие. Из 57 опрошенных детей и подростков поселковых было 27 человек, а таежных — 30. Если возвращение в свое стойбище предвидел каждый из 30 таежных опрошенных, то лишь трое поселковых ребят в раннем подростковом возрасте (9–12 лет) рассказали о возможности возвращения в поселок. Таежные дети говорят о том, что сами приедут и помогут родителям, своей семье и родному оленеводческому стаду. Поселковые же дети планируют помогать на дистанции, отправляя финансовую и другую помощь из города, или же намереваются организовать переезд всей семьи в город, где жизнь намного легче и лучше.

Таким образом, здесь конструкция будущего зависит от концепции эффективного действия, которую ребенок испытал, с которой был ознакомлен через различные информационные ресурсы (местные легенды и предания, телевизионные мыльные оперы, газеты, журналы) или которая была наиболее доступна в одном из пространств космологического треугольника тайга — поселок — город. Соответственно, поселковые дети чаще всего видят себя в качестве эффективных деятелей в городе — еще не испытанном и не изведанном ими пространстве. В широком понимании они воспроизводят местную ситуацию изолированности от внешнего мира и постсоциалистический утопизм пространства поселка, поэтому город они считают главным центром эффективного действия. Город в этой перспективе видится как территория вне изоляции от остальной части России и всего внешнего мира. Центр эффективной действенности находится где-то очень далеко, в каком-то абстрактном гиперпространстве города — Якутска, Москвы или всей России. Я связываю намерение поселкового ребенка обосноваться в городе с конструкцией эффективного действия, чья траектория следует прогрессивному линейному направлению. Они локализуют свое будущее эффективное действие в пространстве какого-то абстрактного города потому, что оно недоступно здесь и сейчас, т. е. в пространстве поселка.

В значительной мере я рассматриваю данную конструкцию в континууме советской темпоральности. Пяти-десятилетние социалистические модели планирования формировали советское видение будущего, в котором человеческое благосостояние, зарплаты, равные права и равноправие в выборе, самый высокий уровень продукции были гарантированы марксистско-ленинской концепцией исторической диалектики, согласно которой каждый советский гражданин участвовал в прогрессивном движении к коммунизму. В этом видении социальное действие в настоящем приобретало характер работы на гарантированное будущее (Humphrey 1998, Slezkine 1994).

В таежном видении детского будущего задействован другой вид эффективного действия. В экстремальных условиях северной сибирской тайги совместные усилия выживания человека и оленя выступают основным компонентом этой конструкции. Это тот вид эффективного действия, который доступен только в тайге, в очень жестком, но приносящем радость и удовлетворение мире. В таежном хронотопе дети мечтают привезти плоды своего образования для того, чтобы принести благосостояние и счастье своей семье и родному сообществу.

Теперь я хотела бы рассмотреть данные конструкции в континууме категории личности. Чтобы проиллюстрировать топографическое выражение поиска счастья, я помещаю элементы отбытия из родного стойбища и возвращения в рассказах таежных детей в концептуальную ось продуктивного отсутствия, в основе которого лежит детское желание принести спасение и счастье своему родному сообществу. Именно элемент возвращения делает их отсутствие продуктивным, т. к. это будет родное сообщество ребенка, которое пожнет плоды его возвращения, получит результаты его деятельности. Рассмотрим основные сценарии продуктивного отсутствия и возвращения, в которых протагонист отъезжает из родного дома для того, чтобы вернуться и принести разрешения критической ситуации в родном стойбище или селении. При этом очень важно отметить, что в данной траектории пространственное движение циклично, а цикл продуктивного отсутствия завершается возвращением протагониста.

В этом репертуаре я определяю три сценария продуктивного отсутствия: 1) возвращение охотника из своей охотничьей поездки; 2) возвращение шамана из мира духов в конце своего ритуала; 3) возвращение эпического героя в родное стойбище, что приносит спасение от беды и несчастья. Траектория движения каждого из обозначенных сценариев круговая или цикличная.