Топография счастья

Ну а этим летом машина была разбита в почти мясо <…>, но нет худа без добра, за время ремонта передка приделал пару тюнингов, которые никогда не стал бы делать если б не пилить передок, с задом тоже много мыслей по усилению кузова, да и обзавёлся компрессором и сваркой, и получил безценный опыт, так что сейчас я даже рад что это произошло (Михаил, Санкт-Петербург).

Воспользовавшись метафорой Гилберта, можно сказать, что в нас есть гедонистический термостат, который постоянно возвращает нас к эмоциональной норме. Для одного из наших информантов преодоление препятствий, незапланированность, автономия и свобода обусловливают состояние счастья:

НО главное счастье для меня… ДА! ДА! ДА! Это чувство свободы! Это дорога, она и я. Это незабываемое удовольствие от процесса. Чем выше класс авто, чем больше комфорта и обузданности, чем больше всяческих ГУ, АБС, чем легче крутится руль:), тем меньше удовольствия я получаю. Такая бадяга) (Украина, Днепропетровск, 2009).

Преодоление расстояний и независимость от посторонних факторов здесь объединены в единую секвенцию с лейтмотивами контакта с техникой, единения с машиной, без какого бы то ни было технологического облегчения усилий. Собственная машина сегодня — это не только удобный транспорт для поездок на работу, но и возможность быть полноценным взрослым субъектом, соответственно, обладать властью беспрепятственного доступа повсюду в пространстве, границы которого быстро раздвигаются. Как гласит рекламный слоган: «Представь себе простор, безопасность и радость, которую доставит твоей семье поездка на новом, твоем Opel»[105]. Машина стала частью «технологического расширения человека» в плане личного потребления как права попасть куда бы то ни было[106]. При этом, хотя число женщин-автолюбителей в России с каждым годом растет, пока что в силу господства норм традиционной гендерной социализации и структурного неравенства в экономике, этот тезис по большей части по-прежнему относится к мужчинам. Овладение техникой, ее «магическое обуздание»[107] находится в символическом центре мужской идентичности.

Однако автономия и власть касаются не только свободы передвижения, покорения пространства и технического превосходства, но и независимости финансовой черты «настоящего самостоятельного мужчины». Именно этим заявлением оканчивается гендерно-маркированный нарратив нашего следующего участника: