Тополь берлинский

Она вспомнила свадьбу. Этот странный день, когда все было сплошной неправдой и все равно правдой, потому что она переезжала на Несхов. Как она радовалась, что никто не ожидал пышной свадьбы сразу после войны. Всем хватало дел, и такая вокруг была бедность… К тому же в тот же день Хенрик с Ланстада женился на Гури, а там всего было в избытке, в том числе и нескрываемого счастья, поэтому большинство соседей отправилось гостить туда.

—  И как ребенок будет его называть?

— Отцом, — ответил Таллак.

—  Отцом? Ребенок будет звать его отцом?

—  А как еще?

Она одернула платье, почувствовала тепло внизу живота, жар, оставшийся после него. Она не хотела говорить ему сегодня, хотела подождать, не дать появиться новой сложности в их и без того непростом мире.

—  А как… она?

—  Она никогда ничего не понимала. Даже того, что ее мальчик ни за что бы сам не раздобыл себе невесту. О ней не думай.

—  Но мне страшно, Таллак!

—  Не бойся. Бояться поздно. Теперь ты — часть хутора Несхов.

— Не знаю…

Вдруг он потянул за один из тополиных саженцев. Она испуганно посмотрела на него.

—  Что ты делаешь? Отпусти!

Он не отпускал саженец, а тот не отпускал землю. Листики дрожали, резво переворачивались обратной стороной к солнцу.

— Видишь? Оно крепко держится, — сказал он. — Простояло здесь совсем недолго, а держится очень крепко. Даже Таллак Несхов не может его вырвать.

Он зашел под деревцо. Она приблизилась к нему, провела сережкой по пальцам, пыльца разлетелась по ладони крошечной надеждой.

—  Тех, кто их сажал, выгнали из страны, — сказал он. — А деревья все растут и радуются лету.

Она не отвечала.

—  Когда-нибудь меня тоже не станет, — сказал Таллак.

—  Нет! — воскликнула она и отпустила деревце, подошла еще ближе к нему и остановилась.

—  Я так сильно старше тебя, когда-нибудь меня не станет, и ты мне должна кое-что обещать. Поскольку ты ждешь ребенка, и все вот-вот изменится.

Она возбужденно дышала и ждала, не сводила глаз с его лица, серьезного и застывшего, а он прятал помрачневший взгляд.

— Пообещай, что никогда не будешь его презирать, — сказал он тихо. — Это не его вина.

—  Вина?

—  Да. Не его вина в том, что он не настоящий крестьянин, что нет в нем хватки.

—  Я его не знаю, — прошептала она. — И не знаю, как он к этому отнесется.

—  Нет. А кто знает? Он и сам не знает. Но будь он один, некому было бы передать хутор.

—  Почему ему не нравятся девушки? — спросила она смело, раньше она никогда Таллака об этом не спрашивала.

Он не ответил сразу, отвернулся, стоял и тер деревянный башмак о траву.