Тополь берлинский

Вертолет «скорой помощи» низко летел, кренясь над фьордом. Он порадовался новому звуку вместо надоевших колоколов. Однако, заметив, что вертолет направляется к хутору, слегка забеспокоился. Может, это знак? Нет, чушь собачья, надо взять себя в руки. Подумаешь, занавески задернуты, а кухня не наполнена запахом кофе и звуками радио, и подставок для яиц нет на столе. Хватит мрачных мыслей. Пусть ей уже восемьдесят, но она здорова и подвижна, как всегда, наверняка просто немного простудилась. Тур резко и решительно отвернулся от окон, шерстяной носок заскользил в деревянном башмаке, и он споткнулся, чуть не полетев носом в землю. В животе тепло защекотало от адреналина.

— Черт! — выругался он и услышал собственный запыхавшийся хриплый голос.

Вертолет приближался, и барабанящий звук превратился в грохот, низко стелящийся над мхами. Больница располагалась по другую сторону горы. Звук был слишком громкий, слишком внезапный. Вертолет висел светящимся шаром под нечетким контуром тарелки вращающихся лопастей. Кто-то больной находился внутри за металлическими стенками, среди этого грохота, наверное, там внутри раздавались плач и жалобы, протягивались пластиковые шланги, надевались кислородные маски, как он видел по телевизору. Он ясно представил себе эту картину, как следует прикрывая за собой дверь и вдыхая знакомый острый запах свинарника. Теперь осталось только забыть все, что было снаружи. Он силился забыть, хотя обычно это происходило автоматически, без напряжения. Он кивнул сам себе несколько раз, она всего лишь простужена, конечно, ей надо полежать немного, пока она не выздоровеет, и больше тут думать не о чем, здесь его должны занимать другие мысли.

Он зашел в раздевалку, скинул деревянные башмаки и, надев комбинезон, сунул ноги в резиновые сапоги. Мысли все еще блуждали, но оставались по эту сторону двери, где все запахи и звуки принадлежали ему одному. Здесь происходило самое главное, и они вместе со скотиной заставляли время двигаться вперед. Он только что прочел в журнале, что какому-то крестьянину запретили строить свинарник, потому что запах-де раздражал соседа. Сосед выращивал фрукты и боялся, что плоды провоняют свинарником. Опасался, что свиновод измажет все вокруг навозом и испортит его яблоневую идиллию. Тур понимал этого соседа. Запах яблок принципиально отличался от запаха свинарника. Хотя лично он ежедневно, только проснувшись, с нетерпением предвкушал этот теплый запах. Запахи ему нравились, запахи всегда значили больше, чем вкус во рту. Он хотел запереться в запахе свинарника, остаться в нем и чувствовать себя важным, единственным человеком в жизни животных, которых и он, в свою очередь, очень уважал.

Про коров он не забыл. Но с легкостью переключился с разведения коров на свиней, когда пять лет назад семья решила продать молочную ферму. В сельскохозяйственном журнале мать прочла о разведении свиней, постепенно начала читать все, что ей попадалось на эту тему, и понемногу убедила Тура, что это легче. Она напомнила ему, что он остался один, она уже больше ему не помощница, а свиньи для крестьянина-одиночки лучше. Кроме того, его сильно смущало, что молочная монополия легко играла судьбами крестьян и решала, сколько их коровы должны давать литров молока. И в этом они с матерью сходились. Бессмысленно и обидно платить штрафы за большие удои, будто бы молоко лилось из коров по чьей-то злой воле.

А теперь он гордился собой.

Насколько элегантно он справился с переходом, превратившись в настоящего свинопаса, хотя эту сказку он любил еще задолго до того, как начал разводить свиней. На деньги, полученные от продажи молочной квоты, они перестроили хлев, купили старый пикап и скотину. Скучал ли он по коровам? Да, и сильно скучал, но не настолько, чтобы хотеть их вернуть. Например, держа коров, надо было возиться с кормами утром и вечером. Залезать в силосную башню и выправлять крюк, доставать цеп, вбивать крючья в плотно сжатую массу травы, все это поднимать и снова вылезать наружу, направлять веревку вдоль рельса и тянуть сквозь отверстие в полу, где двумя этажами ниже ждал распределитель. Утром и вечером, летом и зимой, хотя летом, когда коровы выпасались на лугах, он пропускал утреннюю кормежку, так они только набирались сил перед дойкой.