Тополь стремительный (сборник)

Я считаю, что это был самый радостный день в моей жизни. Четыре года все мы жили и дышали надеждой на победу. Мы добывали ее под Москвой и в горящих кварталах Сталинграда. Мы шли за ней от Волги до Одера. И вот долгожданный час наступил. По Берлину - огонь. Рвутся снаряды на Фридрихштрассе. Это самые последние снаряды. На мостовых Веддинга грохочут советские танки. Завтра над рейхстагом взовьется красный флаг, оповещая о том, что война закончена и начинается новая эпоха - эпоха мирного труда.

Кажется, обо всем этом я говорил в свое время Ивану Тарасовичу, когда мы прощались с ним на опушке лесной полосы. Начиналась осень. Лимонно-желтые и багровые листья бесшумно падали к нашим ногам. Леса провожали .меня торжественно. Пестрая листва была похожа на те узорные ковры, которые в древние времена стелили под ноги царям.

- А я несогласен с вами, - сказал Иван Тарасович. - Мои дела никогда не подходили к концу. И сейчас еще далеко до конца. Разве это дело? За целое лето всем инста.тутом вырастили считанные деревья. И как вырастили?

С прожектором, с углекислым газом, с ночными дежурствами. Все это надо упростить. На будущий год мы должны выдать новую массовую породу. И потом, почему же обязательно тополя? Надо выводить быстрорастущие сосны, липы, яблони, орехи. Пусть на бульварах за один год вырастают фруктовые деревья, пусть быстрорастущие появятся вдоль новых дорог, по берегам рек, на сыпучих песках... Нет, я не вижу конца!

И вот, вспоминая сейчас слова Ивана Тарасовича, я тоже не нахожу конца. В самом деле, разве был конец, -когда, размножив тополя по ртищевскому методу, Иван Тарасович послал на поля свою первую скоростную породу? Вторая порода была гораздо лучше, но и она не была концом. И разве можно считать концом тот момент, когда, введя в удобрение магний, Кондратенков возобновил посадки и к осени вырастил восьмиметровые тополя?

Этот опыт закончился после моего отъезда. Я расстался с кондратенковцами, но по газетам, по рассказам товарищей-очевидцев я старался следить, как тополь стремительный входит в посадки. Я спрашивал о нем у случайных попутчиков на железных дорогах, и все больше попадалось мне людей, которые своими глазами видели чудесных питомцев Кондратенкова.

Потом... Но об этой встрече нужно рассказать подробно.

Представьте себе знойный южный полдень. Жирными, масляными красками написаны густосинее небо и яичножелтые скалы с резкими тенями в морщинах, пески вздымаются волнами, их гряды одна за другой уходят до самого горизонта, и все они одинаково пологие с наветренной стрроны и крутые - с подветренной. Полукруглые линии бдрханов прорезает прямая четкая черта канала. Его свежие откосы укреплены камышовыми матами. В канале нет воды. Вода будет. Мы ждем ее.

Открытие нового канала - большой праздник в наших среднеазиатских республиках. Новый канал - новая победа над пустыней, новые гектары зеленеющих полей. "Где кончается вода, там кончается земля" - так гласит старинная восточная пословица. Там, где есть вода, - зеленые рисовые поля, белая пена хлопчатника, бахчи, сады, виноградники, тополевые рощи... Там, где нет воды, сухая, потрескавшаяся равнина, бурые клочки обгоревшей травы, корявый саксаул, горькая полынь, песчаные волны барханов...

Итак, мы ждем воду. Вдоль берега на деревянных столах пестреют горы полосатых арбузов, темнокрасных гранатов, бархатистых персиков, томатов, абрикосов, словно нарочно принесенных художниками для того, чтобы писать натюрморт. Праздничные полосатые халаты лоснятся на солнце, воздух дрожит от жары и дыма жаровен.

Громко взывают к небу ярко начищенные медные трубы.

Перед столами возятся обнаженные до пояса борцы; поодаль танцовщица плывет, играя ладонями, и черные шнурочки косичек треплются по ее плечам.

И вдруг, сразу - гром рукоплесканий, грохот труб, взрыв приветственных кликов. Сквозь толпу с гиканьем, воплем, свистом летят всадники. Солнце сверкает на их клинках. Вода идет! Вода! Они скачут в обгон, несут весть о желанной гостье вниз по каналу. Вода идет! Радуйтесь, города и кишлаки, сухие поля, бесплодные степи! Вода идет! Вода, зелень, жизнь!

Всадники скрываются в клубах пыли, и только тогда мы замечаем на сухом дне котлована прозрачную струйку воды. Серая пыль становится мокрой и черной. Первую струйку догоняет вторая, третья. Вот уже небольшой ручеек, бурля, бежит по дну. Он задерживается, чтобы заполнить каждую ямку, и как будто сразу становится прохладнее от этого говорливого ручья.

Часа через два по наполненному каналу подходит первая баржа. Мы смотрим на нее с песчаных бугров и все еще не верим своим глазам. Вода не видна отсюда. Кажется, что баржа медленно движется по пескам. Это странно, в это трудно поверить. И верблюды, останавливаясь на берегу, провожают непонятное сооружение тупыми, презрительными взглядами. Они, верблюды, слишком высокого мнения о себе, они не признают нового.