Тополь стремительный (сборник)

Туча брызг… Удар… Песчаная муть в зеленой воде…

Василий толкнулся ногами в дно, выплыл и, поспешно освободившись от строп, приподнял голову над водой. Теперь кругозор у него был совсем иной. Он сразу потерял из виду Шурин парашют и, ныряя в воде, не мог найти его. Ближайшее темное пятно оказалось камнем. Василий коснулся рукой скользких водорослей и поплыл под водой в другую сторону.

Глубина была невелика — два-три метра. Дно, освещенное солнцем, искрилось золотистым светом. Маленькие проворные рыбки метнулись в сторону от Василия, за ними скользнули по дну их тени. Краб боком пополз под камень, остановился, поглядел на механика, покачивая клешней.

Взволнованный механик не сразу сообразил, что его собственный парашют загораживает ему треть горизонта. И действительно, обогнув надувшиеся пузыри мокрой материи, Василий увидел метрах в ста такие же пузыри Шуриного парашюта.

Когда лейтенант посадил самолет на воду, бортмеханик, разгребая широкой грудью воду, выбирался на берег. Увидев лейтенанта, Василий издали поднял на руках девушку. Зорин вылез из кабины и по колено в воде побрел навстречу Василию.

Они сошлись на берегу. Механик опустился на колени, бережно положил Шуру на песок. Ее лицо было очень бледно, зубы стиснуты.

Василий дотронулся рукой до ее холодной щеки и с ужасом отдернул руку.

— Все!.. — прошептал он.

Зорин нагнулся над девушкой, приоткрыл ей веко. Он слыхал, что по зрачкам как-то определяют — жив или мертв человек. Но у Шуры зрачки почти закатились, глаза взглянули на летчика пустыми, страшными белками.

— Какая девушка была, боевая! — вздохнул Василий.

— Надо делать искусственное дыхание, — решил лейтенант. — Ты умеешь?

Вдвоем, вспоминая когда-то много лет назад пройденное санитарное дело, летчик и бортмеханик неумело стащили металлическую сетку, перевернули безжизненное тело девушки, и лейтенант, как более решительный, разжал ей зубы карандашом.

Вытянув шею, Василий с волнением следил за ним.

— Осторожно, зубы обломаешь, — говорил он почему-то топотом. Из раскрытого рта вылилось немного воды.

— Теперь язык вытащить, — сказал лейтенант.

— Еще иголкой его пришивают, — добавил Василий и снял шлем, где, по солдатскому обычаю, была заколота иголка с суровой ниткой.

— Берись за руки, — решительно произнес лейтенант и тут же замялся. Если только ребра целы. Может, просто за язык дергать? Кажется, есть такой способ.

— А может, коньяк… у меня есть, — предложил Василий. — Подержи рот, я волью.

Он наклонился с фляжкой в одной руке и с иголкой в другой.

И кто знает, сколько бы еще издевательств претерпела Шура, если бы она не догадалась в эту минуту открыть глаза.

— Ура-а-а! — завопил Василий и схватил на руки своего начальника. Лейтенант, ты гений! Бросай самолет, иди в доктора! Дай я тебя расцелую!

У КОСТРА

ШУРА взяла билет, и вдруг оказалось, что экзамен принимает ее собственный дядя. Дядя нахмурил брови и постучал чайной ложечкой по столу.

— Ну-ну, Шурочка, смелее! Рассказывай, как настоящий Хитрово.

"Дяде нужно ответить на редкость хорошо, — подумала она, — ему неудобно будет ставить мне двойку". Волнуясь, она прочла билет и с ужасом почувствовала, что не понимает ни слова. Прочла еще раз, даже выучила наизусть нелепые словосочетания. "Как стыдно, — подумала она, — я даже не понимаю, что он меня спрашивает".

Очень приятно было проснуться после такого сна. В темноте Шура протянула руку, чтобы зажечь настольную лампу, и запуталась пальцами в мехе. Почему-то она была укрыта не одеялом, а какими-то куртками, и от них несло приятным, чуть сладковатым запахом бензина.

— Пусти, лейтенант, — сказал кто-то рядом. — Дай место старому поджигателю. Когда я жег камыши под Астраханью, мы складывали костер так…

Тогда Шура вспомнила: вспышки молнии… шары плещутся в воде… удар грома… желто-зеленый кpyг моря над головой… лица летчиков на берегу…

Она с трудом выбралась из-под курток. Воздух был — как парное молоко. На необычайно черном небе сверкали неправдоподобно яркие звезды — их было гораздо больше, чем в Саратове. Только часть небосвода была затуманена дымкой. Шары, плавая в воздухе, все еще удерживали возле себя бакинскую пыль, наделавшую столько бед.

— А, утопленница! — добродушно, приветствовали Шуру летчик и механик. Ну, как здоровье?

Оба они чувствовали особую симпатию к девушке за то, что они спасли ее. Они вложили свой труд в ее жизнь. Шура стала делом их рук, их дочерью немножко.

— Вам не холодно? Не жарко? — наперебой спрашивали они.

Василий предложил свою фляжку, летчик протянул банку с консервами.

"Какие они симпатичные оба, — подумала Шура. — И отчего я ссорилась с ними?" Но вслух она сказала только:

— Спасибо. Мне совсем хорошо. Слабость немного. И зубы болят почему-то.

Зорин виновато кашлянул, вспомнив карандаш, и поспешил переменить разговор.

— Хотели везти вас в Баку, в больницу, потом видим — вы заснули… А тут сумерки. Радиоприборы у нас из-за разрядов испортились. Я не рискнул лететь, решил ночевать.