Тополя нашей юности

Но пришла очередь заметить кое-что и Силе Прохоровичу. После того как Петик хотел угостить старика немецкой сигаретой, Сила Прохорович невзлюбил своего хозяина. Теперь он сидел в парикмахерской только в случаях крайней необходимости, когда нужно было разжечь старый примус и согреть воды. Старик даже подумывал о том, чтобы бросить эту службу. На какое лихо она сдалась ему! На кусок хлеба он заработает и продажей веников. Старого телеграфиста удерживало на службе только одно — возможность поговорить с людьми. Дома ему даже словом перекинуться было не с кем.

Однажды перед вечером Сила Прохорович пристроился в уголке возле порога и, казалось, дремал. Клиентов в будке не было. Петик стоял у окна и, как всегда, посматривал на железную дорогу. Он глядел на немецкого часового с черным автоматом на груди, стоявшего под деревянным грибом на перроне, на обмытые дождем блестящие рельсы и барабанил пальцами по стеклу. Как только Петик забарабанил, Сила Прохорович насторожился. Его чуткое, натренированное годами ухо сразу уловило знакомый перестук «морзянки», ведь когда-то, не заглядывая в телеграфную ленту, он читал самые длинные телеграммы. «Вика, Вика… Вика», — выбивал пальцами по стеклу Петик. Сила Прохорович даже привстал от удивления. Он не помнил, чтобы этот молокосос когда-нибудь работал на телеграфе.

— Не сеют, брат, теперь ни вики, ни чечевицы, — не выдержал наконец Сила Прохорович. — Так что и вспоминать не стоит.

Петик вздрогнул всем телом и не повернулся от окна. Так он простоял, может, с минуту.

— Это мы в осоавиахимовском кружке азбуку Морзе учили, — сказал наконец хозяин парикмахерской. — Только забыл я все…

— Почему же забыл, знаки ясные, — похвалил Сила Прохорович. — Сколько ты принимал в минуту?

— Ничего не помню, забыл. — Петик, видимо, не был настроен вести разговор.

Догадка никогда не приходит одна. Пришел Тишка, отдал Петику пачку сигарет и сел стричься. И Сила Прохорович вдруг понял, что стричься Тишке не нужно, он стригся всего неделю назад, а значит, есть другая причина, которая привела его в зеленую будку. Старику стало как-то не по себе. Он вышел во двор. Дождь перестал, воздух был чистый, дышать стало легче. Сила Прохорович поглядел на рельсы, блестящей лентой бежавшие на восток, и почему-то подумал, что не все дороги в жизни такие прямые, как эта стальная.

С этого дня Сила Прохорович выходил во двор, когда к Петику наведывался Трапеза или забегал Тишка. Он добровольно становился на пост и внимательно следил, чтобы кто-нибудь лишний не зашел в парикмахерскую. Когда подходил чужой человек, Сила Прохорович умышленно разговаривал с ним, как глухой, не щадя горла. Заметил это Петик или нет? Может, и заметил, хотя и не подавал виду.

Минул месяц, а может, и больше. За это время на железной дороге произошли перемены, которые мог не заметить только слепой. Теперь эшелоны больше мчались на запад, а не на восток. В тихие вечера слышалась далекая артиллерийская канонада.

Однажды на станции скопилось сразу несколько эшелонов, — где-то впереди партизаны взорвали железную дорогу. Петик в этот день был почему-то встревожен. Он не отрывал взгляда от окна, часто курил и, по всему видно, не находил себе места. Сила Прохорович с тревогой поглядывал на хозяина парикмахерской. Тетка Мальвина ходила осторожно, чуть не на цыпочках, боясь что-нибудь зацепить. Вдруг могучий взрыв потряс зеленую будку. Зазвенели стекла, а с верхней полочки упал и разбился флакончик с золотой этикеткой — комендантский одеколон.

Все трое в парикмахерской стояли с побелевшими лицами. А потом тетка Мальвина вдруг бросилась собирать осколки разбитого флакончика.

— Ты что, сдурела? — закричал на нее Сила Прохорович и, стуча своей деревяшкой, подскочил к дверной задвижке.

— У тебя тут ничего нет? — он приблизил свое лицо к самому лицу Петика. — Давай быстрей, а то поздно будет.

Петик посмотрел на Силу Прохоровича, тетку Мальвину и снял со стола зеркало. Отодвинув в стене доску, он схватил две похожие на черных черепах магнитные мины.

— У меня тут грязная вода в ведре, — вдруг нашлась тетка Мальвина. — А они, эти динамиты, в воде не взрываются?

— Не взрываются, — усмехнулся Петик.

— Ты иди, тебя не тронут, — зашептал Сила Прохорович. — Приткни их где-нибудь в карьере.

Станцию оцепили. Из станционных помещений никого не выпускали. Немцы перетряхивали все вещи в каждом доме, где жил железнодорожный люд. Через час в зеленую будку вошел комендант с солдатами. Лицо у него было злое, нахмуренное. Комендант никого не узнавал.

В парикмахерской ничего подозрительного не нашли. Но Петика и Силу Прохоровича вместе с рабочими загнали в пустой пакгауз. Там они сидели всю ночь. А на следующий день утром всех поодиночке вызывали к коменданту. Силу Прохоровича повели первым. Через полчаса вызвали Петика. Немец рассматривал его справку с тюремной печатью.

— Будешь отмечаться в полиции, — заявил комендант. — Каждое утро.