Тополиный пух

Прямо перед Турецким бежала лента эскалатора, но он, сам не зная почему, стал подниматься по соседствующей с эскалатором лестнице. Каждый шаг Александра Борисовича сопровождался пропущенным через сжатые зубы словом: «Сука» — шаг, «Подонок» — шаг, «Дерьмо!»— еще один шаг… Это же надо так накрутить себя, злобно и с огромной силой, чтобы сжечь собственную память, а на пепелище выстроить чужую историю. До встречи с Купченко Липский ничего не знал из того, о чем они писали в своем романе. Всякие там медико-биологические и баллистические экспертизы, дознания, оперативно-розыскные мероприятия… Липский записывал эти термины на клочках бумаги и заучивал их. Для чего? А чтобы потом бросаться этими словами в зале заседания суда, суда уже не из их романа, а из жизни: «Слушается дело «Липский против Купченко».

«И все-таки талантливой оказалась сволочь!» — еще один шаг.

Восемь шагов подряд. Еще три шага. Наконец лестница осталась позади, и Турецкий во весь голос грязно выругался на чистом русском языке.

4

Александр Борисович нацепил на верхний кармашек пиджака табличку с выведенным на ней крупными красными буквами словом «Тур», подхватил сумку и направился к выходу. Пассажиров было совсем немного, и его заметить было нетрудно.

И действительно, от никелированного ограждения ему призывно помахал рукой незнакомец, чем-то отдаленно — вот же все-таки влияние профессии! — напоминающий Майкла Майера. Он был так же невысок, но, видимо, крепок в кости, словно агентов доставали из одной коробки, только вот волосы у него были не зачесаны на пробор, а кучерявые, словно у блондина-цыгана. И глаза — темные такие сливы.

Ну да, вспомнил Турецкий, он же из донских казаков, этот Станислав Марфин. Или Стив Мэрфи — по-американски.

Они приветствовали друг друга по-английски, но, усевшись в машину, словно условившись заранее, сразу заговорили по-русски.

Стив — так он просил себя называть — уже примерно знал, что надо Саше и чем, какими средствами он располагает, чтобы ненароком не поставить приезжего детектива — так тот представлял себе деятельность Турецкого — в неловкое положение. У него было на выбор несколько предложений по части жилья.

Во-первых, еще во вчерашнем телефонном разговоре они обозначили необходимый район — это был Бек-Бей, неподалеку от Бродвея. У них, заметил Стив, в каждом крупном городе имеется свой Бродвей.

На другой стороне, если переехать через мост над Чарльз-ривер, находится знаменитый Кэмбридж, немного западнее — Гарвард, это ведь не только университетские городки, но и известные увеселительные молодежные места, а по эту сторону реки, неподалеку — Бостонский университет, масса колледжей, где также полно баров, пабов — кипящая молодежная жизнь. И совсем не худо было бы посетить эти места, когда еще доведется! Там же и Брайтон-авеню, где проживает Липский. То есть, по сути, все практически рядом. Это радовало Турецкого.

Его не радовало другое: по дороге из аэропорта он успел заметить легкую такую, редкую еще метелицу, которая могла сулить ему крупные неприятности. И Александр Борисович, возможно, не совсем вежливо, перебил Стива вопросом: у них в Бостоне что, не обрезают тополя?

Видимо, интерес, скажем, к теще президента Соединенных Штатов вызвал бы меньшее удивление. Стив едва не затормозил, машина, во всяком случае, будто споткнулась. Несколько секунд тянулась пауза. Затем Стив, медленно повернув голову к Турецкому, предельно вежливо осведомился:

— А что, это имеет принципиальное значение для вашего расследования, мистер… э-э, Саша?

Пришла очередь захлебнуться Турецкому. Но, не обижая спросившего, он постарался объяснить, что его физическое состояние зависит, как это ни печально, от времени цветения тополей. Он не виноват, но, к сожалению, ничего с собой поделать не может. Видимо, влияние возраста — прежде острых приступов аллергии он не испытывал.

Турецкий мямлил свою бесконечную жалобу, а Мэрфи с полным пониманием в глазах улыбался и огорченно покачивал кудрявой головой:

— Да у нас их и обрезают, и стригут накануне цветения, но… Я ничего не смыслю ни в современной экологии, ни в бурной деятельности ее апологетов. То они борются за здоровье населения, то начинают защищать эти самые тополя, обрезание которых якобы сокращает им жизнь и тем самым Лишает каких-то заслуженных привилегий перед другими представителями растительного. мира, то еще какие-то проблемы находятся — уж совершенно неразрешимые. Недавно в местных газетах шла дискуссия, что делать с тополями. Сошлись, по-моему, на том, чтобы резать-таки. И тут же возникла какая-то новая теория — то ли чем-то опылять, то ли делать специальные прививки. Но, как видите, пока они пылят. А найти что-то приемлемое среднее дискутирующие стороны не могут — свобода мнений, никуда не денешься… А у вас есть предложение? — с улыбкой повернулся он к Турецкому.