Тополиный пух

Турецкого поразило именно последнее, то, что Славка заговорил о диалектике — фантастика, кто бы слышал! Поразило, но… не убедило. И он потребовал, чтобы Грязнов повторил весь свой диалог с Кулагиным дословно, ничего не пропуская, И когда Вячеслав Иванович, словно школьник перед строгой учительницей, все снова пересказал, стараясь не упустить даже малейших интонаций в речах Федора, Александр Борисович удовлетворенно крякнул:

— Ну вот, именно так я и думал.

— Про что? — не понял Грязнов.

Ему казалось, что никаких особых подвохов в предложении Кулагина не видно. Нет, что Федор непрост — это было ему известно, но в данном случае никакой явной «подлянки» с его стороны Вячеслав не заметил. В конце концов, каждый заботится о своей репутации в глазах собственного руководства, как может. Вот и Кулагин — тоже. Странно только, что его шефам, которые, вероятно, и организовали статью против Степанцова в отместку за свой проигрыш в Арбитражном суде, вдруг оказался не нужен лишний шум вокруг статьи о нем.

— Но тогда зачем же она появилась в еженедельнике? — резонно поинтересовался Турецкий.

— Зачем? А это у вас, у пишущей братии, надо спросить, — с иронией парировал Вячеслав. — Сам знаешь, как иные статьи появлялись и появляются в печатных органах — даже не вопреки точке зрения спонсоров и кураторов, а так, что иной главный-то редактор не в курсе! И ты еще спрашиваешь? Внутренние интриги! Да хочешь, я тебе сейчас по полочкам разложу, как это было в твоей «Секретной почте»?

— Валяй, с удовольствием послушаю, — улыбнулся Турецкий.

— А вот так! Один пидарас…

— Славик, ну зачем ты их так? — укорил Турецкий. — Ты ж не Хрущев все-таки…

— Ладно, один гомик принес статью другому и говорит: «Я ненавижу этого гада-судью, который рвется в высшее начальство…» Тебе, кстати, передали уже то дело, о котором ты рассказывал?

— Это где фигурирует Липский? Подвезут с минуты на минуту.

— Ну вот, тем более. Если Степанцов его посадил в свое время, то у твоего Липского есть все причины смертельно ненавидеть его. Никакого открытия тут для тебя нет… Пойдем дальше. «Короче, — говорит редактору твой Липский, — статью я про него написал, но поскольку я уже битый волк, или стрелянный воробей — называй его, Саня, как хочешь, — то выступать под своей фамилией не стану». Уж двое-то «голубых» всегда могут договориться, особенно если у них, извини за выражение, еще и близкие между собой отношения, так?

— Ну, предположим. И что дальше?

— А вот и все. Статья появилась. Ты сам рассказывал о мнении одного из членов редколлегии, который считал ее ошибкой редактора. И оно бы, может, и прошло не очень заметно — кто так уж читает эту «Почту»? — но Степанцов полез в бутылку. Твой генеральный, чтобы не ставить себя в неловкое положение, поручил это дело Косте, тот — тебе, а ты начал поднимать вокруг этой кучки дерьма ветер и вспугнул целый рой мух, которые теперь безостановочно летают, жужжат и всем доказывают, что их пытаются лишить любимой пищи.

— Красиво, нет слов, — засмеялся Турецкий. — Однако есть противоречие.

— Какое? Где?

— Я своими глазами видел, как холдинг ринулся защищать еженедельник от нападок прокуратуры.

— Поставим точки над «і», — важно сказал Грязнов. — Во-первых, не холдинг защищает, а второстепенные пешки, несмотря на то что один — помощник президента, которых у того может быть десяток, а другой — некий хрен по связи с общественностью. Кто этот второй, объяснять, надеюсь, не надо, их, которые по связям, и в наших конторах навалом. Язык подвешен, репортерам может мозги запудрить — вот тебе и ответственное якобы лицо. Не надо, Саня.

— Пусть так. А что «во-вторых»?

— А если ты правильно рассказал, они лицо издания спасали, и когда ты и назвал всего какой-то десяток статей одного и того же автора, сам же говорил, что их интерес к тебе пропал. А редактора за то, что он их как бы подставил, они готовы были съесть вместе с этим… ну, над чем мухи летают. Кто-нибудь из них сказал хоть слово в защиту или против Степанцова, ты не вспомнишь?

По-моему, о нем речи вообще не было.

— Вот то-то и оно! — Грязнов многозначительно погрозил пальцем, вероятно, сразу всем недоброжелателям — и своим, и друга Сани.

— И что ты теперь предлагаешь? Чтобы я отказался от дальнейшего расследования, не выводил Левку Липского на чистую воду? Или, зная, что у тебя в загашнике фотографии…

— У меня их нет!

— Пусть не у тебя, а у Кулагина — серьезный компромат на Степанцова, пользоваться которым официально я не могу, потому что ты дал ему слово. И как, по-твоему, я должен объяснить это генеральному прокурору? Костя — другой вопрос, он хоть поймет ситуацию, а вот генеральный — вряд ли. И потом, почему ты веришь Кулагину, что компромат, если мы прикроем расследование, все равно не всплывет однажды — рано или поздно? И как будем выглядеть мы, оставившие без внимания «предупреждение» анонимного автора о том, что Степанцов очень нечист в моральном плане? Вон сколько я тебе вопросов накидал. И ни на один у нас с тобой пока нет четкого и определенного ответа.

— Хорошо, выкладывай свои предложения.