Тополиный пух

А потом состоялся неприятный разговор с одним человеком, у которого запоминались только лысина и беспрестанно бегающие глаза-буравчики. Не требовалось много ума, чтобы сообразить, кто этот человек и откуда он, из какой конторы. Лева никогда не забывал своего унизительного, прямо-таки мерзкого какого-то страха, который он тогда испытал. А из всех многочисленных угроз, которые он тогда услышал, окончательно убило в нем всякую волю к сопротивлению обещание быстроглазого отправить Леву в тюремную камеру, где содержатся особо опасные преступники, которых приговорили к расстрелу, и они там сделают из его жопы решето.

До сих пор не мог вспоминать он о той «доверительной беседе» со своим будущим «куратором» без содрогания. А тогда сдался и подписал заявление о сотрудничестве с органами государственной безопасности и даже кличку от куратора получил — Пионер.

Думал, на этом все и закончится, даже успокоился. Но «куратор» не /позволял забыть о себе. И пришлось Леве время от времени наезжать в гостиницу «Балчуг», и там, в маленьком номере на шестом этаже, сочинять свои отчеты о встречах и разговорах с теми людьми, которые интересовали «куратора», и с кем, в свою очередь, должен был встретиться Лев Липский как журналист.

А потом случилась крупная неприятность. Уверовавший в свою значимость и как бы уже «непотопляемость» — все-таки «кагэбэшная крыша» чего-нибудь, да значила! — Липский затеял весьма денежный проект, связанный с документальным кино.

Он и название отличное придумал — «Пламя вечных костров», и тема была самая, что называется, животрепещущая — энтузиазм молодых строителей будущего, помноженный на опыт старшего поколения. И деньги пробили огромные по тому времени. И место действия — Дальний Восток, а значит, командировки, экзотика, морская романтика. И все буквально устраивалось очень удачно, даже съемочная группа подобралась поначалу дружная. Но Липский уже привык верховодить и не учел специфики кинематографической братии. Словом, когда пора было приступать к съемкам, оказалось, что у проекта кончились деньги и потерялась дорогая техника. И всю вину Левины коллеги, неожиданно превратившиеся из закадычных друзей во врагов, тут же спихнули на него как главного организатора дела.

Почему-то суд не пожелал слушать его оправдания, а судья — тот вообще не желал понимать, что обвиняемого просто грамотно подставили, и за растрату государственных средств и чужого имущества выдал ему на всю катушку. Лева получил пять лет в колонии общего» режима, и «куратор» ни словом не обмолвился в его защиту. Липский вообще не видел его в зале судебных заседаний на Каланчевской улице в Москве.

Свою «пятилетку» Липский отбарабанил от звонка до звонка, а выйдя на волю в восемьдесят пятом году, решил, что лучшим и, кстати, единственным оправданием для него могло отныне стать его недолгое участие в правозащитном движении. И впоследствии он ничто-же сумняшеся заявлял, что был осужден именно за свое диссидентство, кто там станет проверять? Тем более что сред» правозащитников он успел-таки в свое время, к счастью, «отметиться».

Однако он был уверен, что, хоть и невеликий, опыт, приобретенный им во время суда, а также пребывания в тюрьме и колонии, ему пригодится в будущем, когда он найдет возможность наконец сказать всю правду о советском судопроизводстве, а главным образом о звере-судье, поломавшем ему жизнь.

Как ни странно, судьба позже снова столкнула Леву с тем же судьей. Вот уж воистину знать бы где упасть, так соломки заранее подложить!

Лева не любил вспоминать эту новую историю, в которой он проиграл опять, причем проиграл, по его убеждению, вовсе не потому, что был неправ, — уж онто всегда считал себя правым! — а потому, что его спорное дело попало в руки все того же судьи. И тот, наверняка вспомнив своего старого знакомого, уже исключительно по мерзости своего характера проштамповал судебное решение по гражданскому делу в пользу соперника, оставив Липского в крупном проигрыше. Это было тем более обидно и горько, что его выигрыш в том деле мог пахнуть почти миллионом долларов. Увы…

И Липский стал внимательно следить за дальнейшей судьбой и деятельностью судьи Степанцова, который дважды в жизни сбивал его с ног. Ой поклялся крепко и без всякой пощады отомстить этому судье, он верил, что сможет это сделать, ибо в его-мести любые средства были хороши.