Топор Ларны

Дыхание вернулось в норму постепенно, небыстро. Танец неравновесия затих. Малёк осторожно отполз назад. Закрепил первую плитку еще раз, вторую – не только к первой, но и к полу коридора. Третью к соседним.

– Так – хорошо?

– Следующий раз у кого спросишь? Не знаю. Сам думай и сам решай.

– Но, Ларна, ты же видишь… Я решаю.

– Будь у тебя усы, они бы сейчас дрожали, что недопустимо для воспитанника рода ар-Бахта, – усмехнулся Ларна. – Но ладно. Так пока что недурно. Выбирай снова. Полагаю, ты начинаешь понимать прелесть стеклянного зала. Он разнообразен, не так ли?

Малёк не отозвался. Как выбирать? Темно. Пузырчатое неровное стекло не дает оценить тип крепления внизу. Не позволяет понять, есть ли на нем трещины – или это пыль, слежавшаяся за несчетные годы и даже века. Выбор превращается в игру без правил. Прямо, направо или налево? Три шага, из которых неверными могут оказаться все три… Малек тяжело вздохнул и выбрал: «прямо». Закрепился, проверил плиту. Проверил ещё раз. И осторожно, стараясь не раскачивать хрупкое сооружение, пополз вперед.

Трещина почти не создала звука. Щелкнула слабо и вроде неопасно, но в следующее мгновение Малек уже рушился вниз, не успев охнуть. Само стекло тоже падало, неровный его обломок достиг скал и распался эхом звонов и хрустов… А Малек повис, удивляясь своему нежданному спасению.

– Больше так не делай, – проворчал Шром. – Не всегда дядька будет цепляться к скале и ждать, покуда ты ошибешься, да… Опять же, панцирный ус у меня один. Падал бы ты с той вон плитки, я бы и не достал, пожалуй. Клешней – оно всяко надежнее, да… Испугался?

– Очень, – кое-как Малек выдохнул хоть одно слово. Вцепился в знакомый панцирь и прижался к нему всем телом. – Ох и страшно.

– Вот-вот, верное дело. Бойся. Я тоже боюсь, да. Отсылать да страховать – оно совсем уж невмоготу, проще самому лезть, – пожаловался Шром, взбегая по стене и ныряя в неприметный темный лаз.

Малек не успел отдышаться, а дядька уже стряхнул его у двери библиотеки и сгинул. Ларна стоял на прежнем месте и недовольно рассматривал взлохмаченный обрыв страховочной веревки. Разрезало кромкой стекла, – пояснил он. И Малек отчетливо разобрал даже в полумраке: выродёр бледен, руки его предательски вздрагивают. Значит, дядька прав. Страховать страшнее, чем ползти по стеклу! Эта мысль странным образом обнадежила и развеселила. Совсем не одно и тоже: красться по осклизлому стеклу, надеясь на себя одного и сомневаясь в каждом движении – или же ползти все там же, зная, что тебя ценят, берегут и страхуют… Что из-за тебя у самого Шрома пару раз ус дернулся! Малёк не стал даже пытаться отогнать улыбку. Пусть родовой замок грязен и воняет гнилью, пусть ночь черна. Пусть от выродёра подозрительно пахнет терпко-рыбьим духом вырьей крови: не иначе, Борг умирал долго и страшно… Пусть старые стекла утратили прочность и оттого вдвойне опасны. Он все равно справится.

Уверенность согрела руки и прогнала сомнения. Уверенность сделал больше, чем прежняя опасливая осторожность. Может быть, – прикинул Малек, выбираясь на стекло, – так действует на Шрома его тагга. Греет, умаляя беды и даруя веру в хорошее…

– На тебя упало крупное такое и внезапное вдохновение, – предположил Ларна, наблюдая, как Малек возится и прищелкивает языком любимый барабанный ритм. – Ох, смотри, опасная штука. От него до самоуверенности – шаг шагнуть. Я знаю, точно так получил метку на лице. Это был мой пятый выр. Я казался себе непобедимым. Он был силен и стоил… – Ларна тяжело вздохнул. – Пожалуй, жизни он стоил. Но тогда я думал иначе. Он испортил мне лицо и порвал ребра. Я поблагодарил его за науку и дал ему легкую смерть. Малёк, тебе очень противно слушать меня?

– Нет, мне интересно, – сообщил Малёк, закончив крепить обманное стекло и заново на него выбираясь. – Вовсе я не самоуверенный. Просто я в свою родню верю, это другое. Знаешь, я только теперь и понял: мы точно родня. Внутри что-то изменилось, выправилось. Это мой герб, мой замок и мои дядьки. Всё всерьез. Тебе такое слышать не смешно?

– Грустно. Шром отдал мне победу в своем последнем бою. И выиграл другой бой, куда как посложнее. Он более капитан галеры, чем я. Меня боятся, а его уважают. Доходит до того, что я сам непрочь стать частью семьи ар-Бахта. Но выродёру, пожалуй, в ней не место. Придётся оставаться другом семьи.

Малек хмыкнул, довольный своим превосходством полноправного воспитанника, признаваемым всеми. Он – ныркий, ловкий и гибкий. Он заслужит уважение и без панциря. Обязательно: не может ведь Шром ошибаться, выбирая себе малька? Никак не может…

– Я придумал страховаться на цепочку, – гордо сообщил Малек, съехав до края верткой плитки и повиснув там. – Цепочка не рвется об острый край. Я теперь переклеиваюсь на каждой плитке заново, на две точки. И я уже дошел. Сейчас сделаю последний мостик и начну копировать. Дорогущая штука, наверное, этот тонкий лист для накатки черни.

– Сорок золотых за десяток, немало даже для нас, – прогудел снизу, из пропасти под стеклами, голос Шрома. – Ты уж не шали и не спеши. Много видишь книг?