Топор с посеребренной рукоятью

Скучная, бесконечная ночь! Там, за стенами, журчала река и стонал ветер. Внутри слышалось только наше дыхание, шелест перелистываемой доктором страницы да пронзительный писк случайного комара. Вдруг Северол опустил книгу и стремительно поднялся, пристально глядя на окно. У меня замерло сердце.

Вы ничего не заметили, Мельдрем?

Нет, а вы?

—Мне показалось, что подле окна что-то движется.

Он взял ружье и подошел к окну.

Ничего не видно, но я готов поклясться, что слышал, как что-то медленно двигалось вдоль стены.

Может быть, это был пальмовый лист? — предположил я, поскольку ветер с каждой минутой становился все неистовей.

Вполне возможно, — ответил доктор и снова сел, взявшись за книгу, но его глаза постоянно поднимались и подозрительно поглядывали на окно. Я тоже прислушивался. Но снаружи все было спокойно.

Внезапно наступила гнетущая тишина, и вслед за тем мгновенно разразилась тропическая буря, что совершенно изменило ход наших мыслей. Сверкнула молния, осветившая нас магическим светом, и тотчас же загрохотал гром, от которого задрожала мастерская. Снова и снова вспыхивала молния, и ей вновь и вновь вторил гром, до основания сотрясавший наше пристанище. Вспышки призрачного света и чудовищный грохот напоминали канонаду адской артиллерии. И, наконец, хлынул тропический ливень, яростно стуча по гофрированной железной крыше. Огромная пустая комната грохотала и гудела, как барабан. Из наружной тьмы возникла непостижимая смесь звуков — капанье, бульканье, лопанье, звяканье, всплески, хлюпанье, журчанье, — хор звуков, которые способна произвести вода, резвящаяся на просторе, от шелеста и стука дождевых капель до низкого и ровного гудения реки. С каждым часом рев стихии становился громче и сокрушительней.

—Честное слово, — пробормотал Северол, — это наводнение, наверное, не имеет равных. Но, слава Богу, вот и заря. По крайней мере нам удастся опровергнуть нелепую сказку о третьей ночи.

Сероватый свет украдкой проник в мастерскую, и почти сразу рассвело. Дождь ослабел, но темные воды реки неслись, точно водопад. Я забеспокоился о корабле: не лопнул бы якорный канат.

Мне нужно отправиться на борт, — сказал я, — если яхта сорвется с якоря, ей ни за что не удастся пойти вверх по течению.

Этот остров все равно что плотина, — ответил доктор. — Если вам угодно пройти в дом, я угощу вас чашкой кофе.

Продрогший и жалкий, я с благодарностью принял его предложение. Так ничего и не выяснив, мы вышли из злополучной мастерской и под проливным дождем направились к дому.

—Вот спиртовая лампочка, —сказал Северол. — Пожалуйста, зажгите ее, а я пойду взглянуть на бедного Уокера.

Не успел он выйти, как тут же вернулся с лицом, искаженным от ужаса:

—Он мертв! — хрипло крикнул доктор.

Меня как громом поразило: я замер с лампой в руках и широко раскрытыми глазами смотрел на Северола.

—Да, он мертв, — повторил он, — убедитесь сами.

Ни слова не говоря, я последовал за ним. Войдя в комнату, я прежде всего увидел Уокера. Он лежал поперек кровати в том же самом фланелевом костюме, в который я помог Северолу переодеть его. Ноги и руки несчастного были раскинуты.

—Да нет же, он жив! — прошептал я. Доктор был страшно возбужден, руки его дрожали, как листья на ветру.

Смерть наступила несколько часов назад.

От лихорадки?

От лихорадки?! Посмотрите на его ноги!

Я посмотрел и вскрикнул. Одна из ног несчастного не только выскочила из сустава, но и совершенно вывернулась самым неестественным образом.

—Боже праведный! — вскричал я. — Кто мог совершить такое злодеяние?!

Северол положил руку на грудь трупа.

—Пощупайте, — прошептал он.

Я дотронулся до груди: она не представляла никакого сопротивления. Все тело было какое-то рыхлое, мягкое, уминалось от малейшего нажатия, как кукла, набитая отрубями.

—Грудная клетка раздавлена, размолота, — продолжал Северол тем же глухим, полным ужаса шепотом. — Слава Богу, что несчастный спал под влиянием опия. По его лицу видно, что смерть застигла его во сне.

— Но кто же, кто совершил это ужасное преступление?

— Все! Не могу больше! — сказал доктор, вытирая лоб. — Не считаю себя особенным трусом, но это выше моих сил. И если вы возвращаетесь на «Гейм-кок», я иду с вами.

Идемте же, — сказал я, и мы вышли из дома. Если мы и не побежали сломя голову, то лишь потому, что каждый хотел сохранить перед другим хотя бы тень достоинства.

Нелегко было плыть по бешеной реке в легкой байдарке, но это нас ничуть не беспокоило. Доктор вычерпывал воду, я же греб, — так мы продвигались вперед и ухитрялись удерживать наше утлое суденышко на плаву. Вот мы, наконец, стоим на палубе яхты. Только теперь, когда двести ярдов легли между нами и проклятым островом, мы смогли перевести дух.

—Через пару часов нам придется вернуться, — сказал Северол, — и для этого нужно немного прийти в себя. Готов отдать свое годовое жалованье, лишь бы мои чернокожие не увидели, каков я был несколько минут назад.

Скажу стюарду, чтобы приготовил нам завтрак. А после мы можем вернуться, — ответил я. — Но, ради Бога, доктор, как объясните вы случившееся?