Топорок и его друзья

— Ох! Ох!.. Ох! — квохтал Лопушок. От смеха у него текли слезы. И слезы эти казались плывущими по щекам веснушками. Наконец Лопушок высмеялся и обессиленно произнес: — Ну и шкоден же ты, Топорок. Сам ворон считал, а грешишь на заводь. Вот завтра сяду на твое место и тогда увидишь, сколько тут рыбы... Ладно, иди дровец сухоньких принеси, а я пока рыбу почищу.

Лопушок вбил рогатульки, разжег костер и повесил на перекладине над огнем большой котелок с водою.

— Куда такой большой-то? — удивился Федя.

— Еще мало будет... Да в маленьком и варить неудобно. — Бросив в воду пару луковиц, Лопушок предложил: — Давай, пока вода закипит, поваляемся.

— Давай, — согласился Топорок.

Он лег рядом с Лопушком, который вдруг сразу же на полуслове заснул. Федя удивился. Лопушок был всегда такой выносливый, а тут раз — и заснул.

Лопушок же вовсе не был соней. Просто эту ночь ему не пришлось поспать: он со старшим братом Митькой и пастухом всю ночь проискал свою корову, которая отстала в лесу от стада. Но Топорок не знал об этом. Лопушок вообще мало рассказывал ему о своих делах. И в дом к себе никогда Топорка не приглашал.

Жили Зеленовы небогато. Матрена Митрофановна пять лет назад овдовела. На руках у нее осталось четверо детей. Старшему Мите пошел тогда одиннадцатый год, а младшей дочери исполнилось восемь месяцев. Лопушок и вторая его сестренка Клава были погодками. Нелегкая жизнь была у Матрены Митрофановны, хотя дети ее с малолетства были хорошими помощниками.

Лопушок никогда не стыдился своей бедности, но вот, чтобы об этом знал его городской друг, не хотел.

Лопушок спал крепко, беспомощно открыв рот и посапывая. Федя стал глядеть в небо, провожая глазами белые-белые облака. Он раньше и не подозревал, что так здорово лежать на спине и провожать глазами медленно-медленно плывущие по безбрежной синеве облака. И каждое облако кого-то или что-то напоминало. Вот плывет по небу косматый профиль горбоносого старика. Зловещая таинственность чудилась в его зыбком лике. И казалось, что облачному старцу хотелось что-то сказать людям громовым голосом, но какие-то силы мешают ему сделать это. Голова старика окуталась клубящимся дымом, горбоносый профиль расплылся и растаял. Потом Федя отыскал на небе льва. Вздыбленный лев! Но он прожил в бездонном синем океане гораздо меньше старика, вдруг превратившись в скалы. Потом Топорок провожал глазами гигантскую белую лягушку, потом — смеющуюся колдунью, затем — всадника, огромную черепаху, а потом...

...Топорок чувствовал, что по лицу ползает букашка. Он пытался смахнуть букашку ладонью, но это ему не удавалось. Наконец, Топорок открыл глаза и увидел Ларису с травинкой в руке. У просыпающихся всегда беззащитная искренность, и Топорок доверчиво и добро улыбнулся. Лариса ответила ему улыбкой и жестом попросила молчать.

Лопушок долго не поддавался травинке. Он отмахивался от нее, как от пчел, морщился, крутил головой, мычал, чмокал губами, но не просыпался. Лариса и Федя давились от смеха. Ни один комик мира, наверное, не смог бы так гримасничать, как гримасничал во сне Лопушок.

Лариса пощекотала Ваню травинкой в носу. Этого Лопушок уже не смог выдержать: чихнул и сам себя разбудил. Несколько секунд он лежал с широко открытыми глазами. И взгляд у Лопушка был глупый-глупый, потому что не мог сразу сообразить, где находится. Только что лежал он на жаркой русской печке, а тут тебе небо над головой, кусты, запах дыма. Запах дыма-то и напомнил Лопушку про ушицу, которой он хотел угостить Федю. Лопушок вскочил, как ужаленный, и закричал.

— Уху заспали!

Подбежал к котелку, висящему над заглохшим костром, снял крышку и застыл пораженный.

— Это как же так? — озадаченно спросил он и стал ловить носом душистый пар над кастрюлей. — Не помню, когда ее сварил?

— Ты ее не варил. — Лариса рассмеялась.

— Хы-хы-хы, — передразнил обиженно Ваня. —Сама, что ли, сварилась?

— Сама, по щучьему веленью.

— Ты, рыжая, варила?

— Я, — Лариса притворно испугалась. — Не вели казнить, вели помиловать.

— Небось, супец вышел, а не рыбацкая ушица?

— Попробуй.

Но даже по запаху Лопушок чувствовал, что ушица сварена на славу, а схлебнув юшки с деревянной ложки, понял, что такой ухи самому бы ему не удалось сварить. Но он все-таки сделал вид, что никак не разберет, хороша ли юшечка.

— Ладно, сойдет, — сказал Лопушок и заважничал.

Топорок попробовал ложку, другую и искренне похвалил:

— Вот вкусна-то! Никогда еще не ел такой.

— Правда? — обрадовалась Лариса, но тут же взяла себя в руки.

— Правда, правда.

— Чего сама не ешь? — сквозь набитый рот спросил Лопушок.

— Миски нет.

— А ты с Топорком из одной, а то прям из котелка. А ложка запасная у меня всегда имеется: на запах ушицы всегда гости наведываются, — повторил Ваня Лопушок фразу, услышанную от взрослых рыбаков, повторил солидно, будто сам ее только что и придумал, а потом достал из холщовой сумки облезлую от времени и усердной службы деревянную ложку и протянул ее Ларисе.

— На, держи.

Топорок пододвинул миску в сторону Ларисы.

— Ешь, пожалуйста.

— Спасибо, — Лариса осторожно отхлебнула, будто для пробы.