Торговец отражений

Он тогда шел по главной площади Ластвилля из студии. На улице тепло, играла тихая музыка из открытых дверей кофеен, звучали разговоры людей, прогуливавшихся по тротуарам. Пахло сладким тестом. Дорога под ногами пузырилась. Город жил привычной спокойной жизнью, а Осборн брел по улице и ощущал себя полнейшим неудачником. Снова он поссорился с Шенноном, снова облажался на репетиции, снова не смог придумать ничего путного, достойного музыки, а просто потратил время. Сыгранное и гроша ломаного не стоило, издевательство над музыкой, не больше. Шеннона же скрупулезное отношение к музыке раздражало. Он говорил, что манера Осборна — цирк, не больше. Шеннон терпеть не мог обряды для привлечения мысли о великом, блуждания по кругу, постукивания руками по полу, напевания мелодии, чтение стихов, чтобы призвать какую-то рифму. Шеннону хотелось играть и выступать, хотелось петь чужое, а не часами перебирать струны в темноте студии и гадать, когда же наступит час сыграть «ту самую» мелодию. Среди кровяных клеток Осборна затесалось особенное, священное отношение к музыке. Осборн видел, как люди скандируют песни любимых исполнителей в поле, как сходят с ума, как поклоняются чужим словам и проносят их в сердце до последних вдохов. Музыка — это не просто набор нот и звуков. Музыка — это проповедь. Нужно понимать, что и зачем проповедуешь. Музыка — это таинство исповедования. Просто так груди перед толпой не разорвешь, если сказать нечего. Осборн, кажется, понял, а Шеннон не понимал. Для него это только увлечение, которое, впрочем, могло приносить деньги.

Осборн шел, с трудом перебирая ногами, а сам думал, как стыдно будет смотреть в глаза Грейс. Грейс — огоньку, который задорным смехом веселил его в самые депрессивные вечера. Радости в очеловеченном виде, энергичной, готовой помочь. Она понимала с полуслова и никогда не осуждала. Грейс поддерживала и говорила то, что Осборну так необходимо. Впервые в жизни кто-то сумел понять его. Страшно разочаровать Грейс, даже не так, как самого себя. К себе Осборн уже привык относиться снисходительно. К Грейс же — как к святыне.

Осборн заметил их сразу, но сделал вид, что смотрел сквозь них. Не получилось. Они повернули головы. Сомнений не осталось: посмотрели на него. Один взрослый, даже пожилой, скрюченный, в сером твидовом пиджаке, в очках и с газетой в руках, который так ничего и не сказал, а второй молодой, может, чуть старше Осборна, в белоснежных брюках и рубашке.

«И не боится же задницу испачкать», — подумалось тогда Осборну, когда незнакомец с длинными волосами вдруг позвал его по имени.

Осборн не испугался. Может, увидели его лицо на напечатанных в студии листовках? Они с Шенноном расклеивали рекламу на стендах: их фотография, тогда еще рабочее название группы и ссылка на профиль в Soundcloud27. Имена и контакты в социальных сетях снизу тоже подписали. Мало ли.

Молодой человек, внешность которого Осборн так и не запомнил, представился Джастином. Кажется, сказал, что знает о группе и вдохновлен их музыкой. Расплывался в комплиментах и хвалил строчки из песен, написанных Осборном, цитировал их наизусть. Джастин спрашивал о будущих концертах, которых не было даже на горизонте. Осборн стоял, сжимая лямку чехла с гитарой, и не знал, что ответить. Впервые кто-то наконец-то оценил труды пота и крови! Любой творец ждет такого часа, а когда случается, — не знает, что и сказать. Стоит, жмется, будто посторонний, будто не сам сочинял лирику, не самостоятельно подбирал аккорды на гитаре и оцифровывал. Вот и Осборн не знал, что сказать, и стоял, улыбался, а сердце быстро-быстро билось.

Кажется, они о чем-то поговорили. Джастин куда-то приглашал, но Осборн совсем не помнил, куда. Он говорил, что если Осборн пойдет за ним, если вступит в какое-то сообщество, то найдет не только всемирную славу, но еще и правду. Джастин, кажется, говорил о каком-то просветленном человеке, который владел знаниями обо всем, даже о том, как стать мировой знаменитостью. Кажется, он даже оставил визитку, но Осборн, не глядя, убрал ее в карман. Разговор после длился недолго. А потом они разошлись, словно и не общались, и больше не виделись. Визитку Осборн потерял, лицо Джастина не вспомнил, но встреча запомнилась ему навсегда.

Тем вечером, чтобы успокоиться, Осборн выпил, сел играть и сыграл так, как не получалось никогда: легко, понятно, прекрасно. Казалось, эту музыку могли принять на радио. Может, даже стихи не придется переписывать, словно она на самом деле могла понравиться кому-то кроме Осборна и Грейс. Сначала парень не поверил, что мог творить в беспамятстве. Но после нескольких проверок алкоголь превратился из причины в лекарство.