Торговец плотью

— Тебе она не нужна, Тони. Но я о другом. В нашем городке наберется больше десятка девчонок, с которыми мы время от времени собираемся, проигрываем такие возбуждающие пластинки и балдеем. Это достает тебя до самого нутра.

— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся Тони.

— О, ты только послушай это! — Джун прибавила звук, вытянула ноги и заерзала, переваливаясь с одной ягодицы на другую. — Неужели ты не балдеешь от этого?

— Я балдею от того, как ты балдеешь. Всю ночь только и вспоминал, как ты заканчивала каждый танец.

Джун снова села прямо, глянула на Тони и проговорила с мягкой задушевностью:

— То-то и оно. Помнишь, как нам было забавно в том уголке?

— Еще бы не помнить!

Она окинула его долгим, все говорящим взглядом, потом сказала в сердцах:

— Тебе что, нужно все разжевывать?

— Черт, Джун, тут же стекло во всю дверь. Ты хочешь, чтобы на улице собралась толпа?

Несколько минут они сидели молча, потом Тони осторожно спросил:

— Послушай, а, Джун? Разве не обидно, что такая горячая девушка, как ты, получает всего лишь скромное удовольствие?

Слушая пластинку, Джун опустила голову, и ее светлые волосы как бы завесили глаза. Искоса глянув на Тони, она сказала с милой непосредственностью:

— А что еще, кроме удовольствия, я могла бы получить от этого?

Спросила так тихо, что Тони едва расслышал ее из-за слишком громкой музыки.

— Вчера я уже намекнул тебе — деньги.

Продолжая коситься на него, Джун провела кончиком языка по верхней губке, потом снова уперлась взглядом в пол, прислушиваясь к достающему до печенок звуку саксофонаальта.

Помешкав немного, Тони объявил:

— Ну, мне пора. Увидимся позже, Джун.

Девушка выпрямилась в кресле:

— Я хочу побыть с тобой еще немного, Тони. Ну, совсем немножко, а?

— Позже, миленькая, — обещающе подмигнул ей Тони, вышел из кабинки, притормозил у прилавка, за которым Бетти читала какую-то книжку, и сдавленно проронил: — Пока.

Она вскинула на Тони голубые холодные глаза:

— Вы испачкались в губной помаде.

Тони не спеша вынул белый носовой платок и обтер губы.

В некотором смущении он спросил:

— А ты никогда никого не пачкаешь своей помадой?

Бетти глянула на его губы, потом посмотрела ему прямо в глаза и, не удостоив его ни полусловом, снова углубилась в свою книжку.

Тони мрачно уставился на нее.

— Господи боже мой! — взорвался он. — Чертовски интересная, наверное, книжка? Что это? Библия?

Даже не глянув на него, Бетти отпарировала:

— И что это вы постоянно употребляете бранные слова?

Тони не сразу нашелся, как ответить на такой дурацкий вопрос.

— Черт, да что тут такого?

Так и не дождавшись ответа, он в прескверном настроении вышел из магазинчика и зашагал по улице. Если откровенно, как на духу, он не находит ничего порочного, аморального, короче, плохого ни в ночи, проведенной с Руф, ни в том, что произошло только что в кабинке для прослушивания пластинок. А главное — почему-то он не мог отделаться от согревающей его мысли, что Бетти, возможно, было бы неприятно узнать, чем они с Джун занимались. Она, наверное, посчитала бы это чем-то недостойным, а то и непотребным. Тони озадачила — пойди пойми почему — собственная озабоченность тем, что могла подумать Бетти.

Три дня в этом отвратительном городишке. Три долгих, гнусных дня в мертвом городе, да еще и с Руф на шее. «Я тебе зубы выбью, Руфочка. Чтоб ты сгинула, Руфочка! Знаешь что, Руфочка? Ты просто омерзительна! Как, черт возьми, ты ухитрилась стать столь тошнотворно-примитивной в свои шестнадцать лет?»

Тони прошелся по Главной улице и завернул в бильярдную.

Заказал пиво, потом еще, затем велел бармену подавать ему пиво, пока он не свалится с табурета.

Вечер пятницы. Отвратительный, невыносимый, унылый вечер пятницы. Близится суббота, субботняя ночь больших дел в Напе. Масса развлечений: сахарные тянучки, рассматривание витрин, чтение книжек. «А, мать их! Напа — дыра из дыр, и я застрял в ней, как пробка в бутылке. Боже, как же вернуться во Фриско?» Тони и раньше приходилось отлучаться по делам, но он всегда знал, что через день-два вернется домой. И даже тогда постоянно скучал по родному городу. А ведь сейчас его вынужденная отлучка может затянуться на месяца два и больше. Тони хотел связаться с Анджело, но звонить ему разрешалось только по субботам. Он жаждал немедленно прыгнуть в «бьюик» и рвануть, не оглядываясь, в свой город, проехать по Маркит-стрит, пройтись по родным улицам.

Он неожиданно поймал себя на том, что представляет, как они прогуливаются по маленьким переулочкам с Бетти, заходят в уютные ресторанчики и бары, удаленные от шумных улиц. Они, оживленно беседуя, располагаются в интимном полутемном кабинете, заказывают хорошую выпивку перед обедом. Тони встряхнулся. Опять это наваждение. Опять Бетти. Не впервые он замечает за собой, что не может отделаться от мыслей о ней, мечтает о выходе с Бетти в свет. Тони помотал отяжелевшей головой, допил незнамо какое по счету пиво. «Да, Тони, — сказал он себе, — выбирайся-ка, да поживее, из этой западни. Ты теряешь здесь последние шарики».

— Эй, — позвал он бармена. — Налей еще. И выпей сам, я угощаю.

— Не откажусь, спасибо.