Я продолжал подъем в положении, называемом в армии «обезьяньи прыжки», которыми я владел превосходно. Очереди «шпандау» постоянно сопровождали мои передвижения. Я понял, что у них есть стереотруба и с ее помощью они следят за мной. Возможность выкарабкаться все же оставалась, при условии, что не будет сердечного приступа или судорог из-за выстрелов или им не представится прекрасная возможность накрыть меня.
Пять минут активных действий, и я был почти на уровне гнезда автоматчиков. Они выпустили несколько очередей. Я вытянулся за большим камнем, пытаясь восстановить дыхание и проклиная рассвет. Мир был сер и холоден, когда я полз сквозь окаменелую блевотину земли.
Я поднял глаза на невысокое строение. Сплошь из бетона, над ним флаг с крестом. Прополз как ящерица еще метров десять… сказывалась усталость. Руки и ноги ныли. На коленях зудели многочисленные ссадины от острых камней.
Новая очередь на несколько секунд прижала меня к земле, заставив выругаться, пока пули со свистом пролегали над головой или с грохотом били по камням. Сил уже не оставалось. Кроме того, что я прошел, мне еще нужно пересечь поле обстрела этого сумасшедшего. Слезы сожаления о самом себе выступили у меня на глазах, ибо и подумал о тех, кто мне был дорог, а я был еще слишком молод и красив, чтобы умереть.
Блокгауз был в метрах в тридцати, и, к своему ужасу, я видел, что в радиусе нескольких метров убрано все, что может служить укрытием. Прячась за последним камнем, я тупо смотрел на пустое пространство передо мной.
Ребята с автоматами выпустили длинную очередь над моей головой и заткнули себе уши. Это был последний удар.
Когда солнце начало подниматься над горизонтом, я все еще лежал, съежившись за камнем. Команда автоматчиков поливала свинцом пристрелянное пространство, вздымая столбы пыли, чтобы показать мне, что они способны пресечь каждое мое перемещение. Может быть, напрасно я ждал, когда поднимающееся за спиной солнце их ослепит. Я начинал дрожать, и горло перехватило от мысли, что меня может ждать. Теперь, к своему ужасу, я знал точно, что испытывали несчастные в окопах с бесполезным вооружением, ожидая редких секунд, кажущихся веками, когда прекратится обстрел.
Ни на секунду не переставал я повторять: я не могу, я этого не сделаю.
Я не мог подняться и побежать змейкой, используя солнце как прожектор среди града пуль. Меня всего трясло, но я присел, готовясь к своему последнему броску. Солнце почти полностью вышло из моря, тогда-то я услышал гул самолета.
Приближался, жужжа как голодный комар, чей-то легкий самолет. Я вновь прижался к камню и изучающе прошелся взглядом по небосводу. Он был там, его кроваво-красные крылья сверкали на солнце, маленький крестообразный жаворонок, поющий о моей смерти, как это делали жаворонки над маковыми полями Фландрии. Маленький одномоторный ангел жужжал прямо надо мной, и я спрашивал себя, видит ли пилот меня, дрожащего и сопящего как загнанная лань.
Я беззвучно проклинал пилота за безопасность его положения, пока он медленно кружил над моей головой. Но внезапно что-то отделилось и полетело вниз, черная точка превратилась в розовый шампиньон, растущий в размерах, спускающийся ко мне. Там был парашютист!
Первая очередь трассирующих пуль, поблекших на солнце, описав смертельную параболу, направилась ему навстречу. Мне не надо было говорить дважды: удача бывает только раз и только безумец пытается ее повторить.
Дикими прыжками я бросился преодолевать оставшиеся тридцать метров, думая лишь о том, что укрытие все ближе и ближе.
«Я уже почти там, я уже почти там», — повторял я себе, скача и прыгая, как Чичестер в тайфуне.
Теперь они не смогут меня достать. Первая гроздь маленьких облачков расцвела у меня под ногами, пули просвистели как в телевестерне.
Еще пять метров — и пули меня накроют. Еще пять метров и пули меня накроют.
Напор адреналина, которым уже и так переполнилась моя кровь, достиг предела. Я рухнул в темноту по ту сторону двери, и уже бесполезные пули прошлись по укрытию, кроша бетон.
Я, Филипп Макальпин, дошел.
Я проник в темный и прохладный блокгауз. В зале, освещенном пятидесятью свечами огромной хрустальной люстры, я увидел Петерса. На нем была парадная форма, накидка, кивер и погоны полковника Венгерской кавалерии… года 1895. Он поднялся навстречу мне и пропечатал два шага вперед.
— Добро пожаловать, кто бы вы ни были. Довольно трудно определить под этой камуфляжной краской.
Снаружи вновь раздалась яростная, но уже бесполезная очередь.
— Ваш крошка-шпион, — зло бросил я.
Он приблизился и осмотрел меня, запыленного и раскрашенного с ног до головы. Мои колени и голова стали ватными.
— Кого я вижу. Ой-ой-ой… я крайне удивлен, но тем не менее восхищен. Вы, молодой человек, только что выиграли Большие Шпионские Гонки.
Он щелкнул пальцами, и появился Малыш, разодетый в таком же стиле.
— Малыш, награду и шампанское.
Меня слегка смутил подобный оборот вещей.
— Подождите, Малыш, прикажите вначале вашим людям прекратить расходовать боеприпасы.
Он улыбнулся мне своей искусственной обезоруживающей улыбкой.