Торговка

— Ну что ж… Это меня устраивает. До декабря, если поджаться, свободных сотен пять на поездку я наберу… На итальяшек посмотреть хватит. Только учти, пожалуйста, я работаю до пятнадцатого декабря. До начала рождественских каникул у католиков. Так что подыскивай мне замену заранее. Хотя, конечно, еще только август, но лучше все точки ставить сразу. Так проще.

— Могу зимой отпуск дать… Недельки на две, — прикинула я. — Если ко мне вернешься… Я перекручусь. Не впервой.

— Спасибо. Я подумаю, Корноухова.

— Была бы честь предложена, Рагозина.

С этого дня мы почти никогда друг друга по именам не называли. Только по фамилиям, и не шутейно, а всерьез. Она меня — Корноухова. Я ее — Рагозина. Наверное, это было смешно. Как две пацанки, которые играют в классики, расчертили асфальт, провели границы — сюда не наступать, это только мое. А в ответ: «А это — мое».

Но пацанками мы все-таки уже не были. Да и на игру это тоже было похоже мало.

Потом я никогда не могла понять, почему не избавилась от нее сразу же. Наверное, просто пожалела. Конечно, не Катьку. Ее мать.

Впрочем, был и элементарный расчет: искать еще кого-то на подмену хлопотно. А кто будет в лавке, когда пойдет торговля, мне уже становилось почти все одно. Мне предстояло заниматься совершенно другими делами.

Глава 11 ОХОТА НА ЕДИНОРОГА

Я почти устранилась от ярмарочных дел, все перевалив на Рагозину. Внешне все выглядело так, будто я по-прежнему рулю делами, усиленно добываю товары на перепродажу, но в действительности я была занята только одним: потихонечку, методично, шаг за шагом приступала к приручению Никиты Трофимова, очень осторожно, так, чтобы он не догадался, к чему я веду дело. Я уже кляла себя за то, что той ночью, перед тем как случилась потасовка, вела себя с наглостью опытной девы, которая заводит любого мужика с пол-оборота.

На таких не женятся. А он мне нужен был не на ночку-другую, а навсегда.

Я наведалась к Трофимовым и притащила шведские антибиотики, необходимые для заживления раны, полученной героем при защите моих интересов. Это был удобный предлог — в антибиотиках Никита вовсе не нуждался, потому что зашитая ладонь заживала и так. Он уже пробовал браться за баранку, наглухо забинтовав руку и натянув сверху тугую перчатку.

Я много распространялась о его храбрости и мощи, но он относился к моим восторгам индифферентно.

Пару раз я его подряжала на какие-то мелкие перевозки, но потом увидела, что он еще морщится от боли в руке, и прекратила это.

Исподволь я подвела к тому, что поскольку он потерпел из-за меня, то потерянные по нетрудоспособности рабочие дни я должна компенсировать лично.

— Это ты про деньги? Тогда это к бате… Он у нас Геращенко! Центробанк, словом…

Иван Иваныч, несмотря на глухоту, сразу все понял и заявил, что всегда приятно иметь дело с понимающей девицей, которая разбирается в том, что трудовому народу нынче нелегко и каждый потерянный рабочий день — сущее наказание. Он принял какие-то не очень большие деньги и даже выдал мне расписку. Но при этом прятал свои хитрющие зенки в мохнатых бровях.

В конце августа Никита получил от трансагентства очень выгодный заказ на сверхдальнюю ездку. К первому сентября нужно было доставить новые учебники куда-то в Казахстан, вернее, на Рудный Алтай, где еще оставались школы с преподаванием не на казахском, а на русском языке. Из Москвы тронулся целый караван машин, нагруженных тетрадями, глобусами и книгами.

Отсутствие Никиты я использовала на всю катушку. При нем я все-таки осторожничала и старалась не надоедать Трофимовым слишком частыми визитами. Но теперь я врубила все свои возможности. Без него мне предстояло стать полностью своей в этом доме.

Мне казалось, что я абсолютно точно просчитала все, что мне нужно делать и как поступать. Так что почти каждый раз, переступая порог Трофимовых, я тащила с собой очередную коробку с тортом на полпуда, который брала по знакомству в кондитерской одного индивидуала на Ордынке. Юные отпрыски Трофимовых уже привыкали ждать «нашу Машу» и, поглощая сласти, вопили от восторга.

Я уговорила наконец тетю Аню, мучившуюся зубами, но страшно боявшуюся дантистов, и лично свела ее к знакомому стоматологу. Тот занялся ее челюстью с особой нежностью (втихую, конечно, мною оплаченной). Раздобыла суперклассный американский слуховой аппарат и притащила на пробу деду. Правда, Иван Иванович, поносив миниатюрную штучку с денек, отверг ее. «Слишком чувствительная хреновина! Я каждого таракана слышу, как он в мусорнике усами шевелит… Заснуть не могу и голова болит!» — заявил он. Но чмокнул меня растроганно в маковку и одарил не гаснущей на ветру зажигалкой типа австрийской «солдатской вдовы», которую сам смастерил за верстачком с тисочками, что стоял прямо в его комнате.

Я совершенно забросила своего Антона Никанорыча, просто пропустила мимо ушей его несколько сконфуженное сообщение о том, что он пригласил Рагозину-старшую на бесплатный ветеранский просмотр фильма «Чкалов» в музее авиации и космонавтики. Для меня все это было совершенно несущественно.