Торговцы Венеры

Она видела мое лицо, и его выражение, должно быть, огорчило ее. Подождав, когда официант подаст коктейли, она сказала:

— Ты же знаешь, Тенни, сколько у меня теперь забот…

— Я понимаю, Митци.

— Понимаешь ли? — Ее рассеянный взгляд был снова устремлен мимо меня. — Ты знаешь, что я занята делами. Но ты не знаешь, что я также думаю о тебе.

— Надеюсь, твои мысли обо мне хорошие.

— И хорошие и плохие, Тенни, — печально произнесла она. — Да, да. Будь я разумной…

Но она не сказала, что было бы, будь она разумной, а я и без того догадывался и не настаивал. Фраза так и повисла в воздухе.

— За тебя, Тенни, — сказала Митци, подняв свой бокал и пристально рассматривая на свет содержимое, словно лекарство, которое необходимо выпить.

— За нас, — ответил я, подняв свой. То, что было в нем, — это не был коктейль «Мимоза» и даже не кофе по-ирландски, хотя сильно смахивало на него. Под белой шапкой пены скрывалась моя обычная порция Моки-Кока, за которой я тайком послал официанта в свой кабинет.

V

Утром следующего дня щелчком пальцев я вызвал к себе Диксмейстера. Он тут же появился в дверях, готовый выполнить любое приказание, ждущий, будет ли ему позволено войти и, может быть, даже сесть. Я не доставил ему такого удовольствия.

— Диксмейстер, — сказал я. — Дела с религией налажены, все идет, как по маслу. Я могу хоть сейчас передать все этому, как его там зовут…

Диксмейстер нервно переминался с ноги на ногу.

— Врочеку, мистер Тарб?

— Вот именно. У меня есть пара свободных деньков, чтобы заняться политикой.

Диксмейстер снова помялся.

— Дело в том, мистер Тарб, с тех пор, как ушел мистер Сарме, все перешло ко мне…

— Именно поэтому мы и начнем с тебя, Диксмейстер. Прошу все текущие задания и планы ввести в машину для анализа и к полудню представить мне. Нет, лучше через час… Хотя, пожалуй, займемся-ка прямо сейчас.

— Но… но… — заикаясь, попытался возразить бедняга.

Я знал, что работы ему по крайней мере на полдня. Но меня это мало беспокоило.

— Начинай, Диксмейстер, — милостиво разрешил я и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. Я испытывал блаженное чувство удовлетворения.

И совсем забыл о Моки-Коке.

Утверждают, что Моки держит человека в постоянном возбуждении, что пагубно влияет на принятие решений. Не то чтобы человек не мог их принимать. Наоборот, взвинченность и эйфория приводят к тому, что, приняв одно решение, фанат Моки-Кока на этом может не остановиться. Поток принимаемых им решений может сбить с толку любого нормального исполнителя и вызвать неизбежную вспышку гнева у отдающего приказания. Очевидно Диксмейстер этого и опасался, ибо знал, каким резким я бываю с ним. Но я об этом не думал. Я допускал, что такое может случиться, но за себя я не боялся. Когда-нибудь, возможно лет через десять или пять, на худой конец, но все это в будущем. Зачем тревожиться сейчас, я ведь собираюсь завязать. При первой же возможности. А пока я развил бурную деятельность. Даже Диксмейстер должен был признать это. Мне понадобилось всего два дня, чтобы просмотреть все приготовленные им материалы. В тихом отделе теперь дым стоял коромыслом.

Я начал с Комитета политических действий. Каждый знает, что это такое. Это группа людей со своими особыми интересами, которая охотно направляет свои деньги на подкуп — нет, выразимся иначе, — на оказание влияния на официальных лиц, имеющих отношение к законотворчеству и тем нормативным актам, которые имеют прямое отношение к нашей деятельности.

В прежние времена Комитет принадлежал бизнесу или профсоюзам, как их тогда называли. Я помню вошедшие в историю полюбовные сделки с Американской медицинской ассоциацией или с торговцами подержанными автомобилями. Молодые шустрые медики добились разрешения на безналоговое проведение своих конференций на Таити, а торговцы старыми автомобилями получили таки «неотъемлемое» право сыпать опилки в коробки передач. Что ж, когда ты молод, все это кажется веселой игрой, а когда становишься старше, циничней, перестаешь верить в то, что человек так уж хорош… Конечно, все это было давно, но Комитеты все еще существуют. Они непременны в обществе, как религия. Их создают, и принимают от них деньги. На что же они потом идут? В конце концов, на ту же рекламу. На рекламу самих комитетов или рекламу избирательных кампаний в поддержку угодных комитетам кандидатов.

В итоге, я создал около десятка новых Комитетов политического действия. Комитет в защиту предметов искусства (идею подал мне Нельсон Рокуэлл), Комитет борьбы за право носить при себе армейский нож («Им удобно чистить ногти. Мы не виноваты, что преступники используют его для других целей»), Комитет такой и комитет этакий. Я штамповал их, не задумываясь.