Отец и сын поспешили к выходу и увидели, что Бурт стоит на пороге. Пронизывающий, ледяной ветер все крепчал, предвещая шторм. Голые вершины деревьев уныло и глухо шумели, и время от времени доносился треск — это ветер отламывал и швырял наземь какой-нибудь высохший сук. В просветы рваных, гонимых ветром туч порой проглядывала луна, и старый парк и стены древнего монастыря то серебрились в ее лучах, то погружались во мрак. Горевшая в прихожей лампа бросала широкую золотистую полосу света на лужайку перед домом, и на фоне желтого проема двери три темные фигуры и три длинные причудливые тени казались чем-то жутким и нереальным.
— Прихватим с собой фонарь? — спросил Бурт.
— Нет, ни в коем случае! — воскликнул Эзра. — И без фонаря прекрасно все видно. Свет нам не нужен.
— У меня есть с собой фонарь, — сказал старый коммерсант. — Мы им воспользуемся, если понадобится. А сейчас, мне кажется, надо поспешить на место. Она может появиться раньше, чем мы ожидаем. А дверь мы так вот и оставим — настежь. Тогда она сразу увидит, что путь свободен.
— Пошевелите мозгами, — сказал Эзра. — Если оставить дверь настежь, она еще может заподозрить ловушку. Дверь столовой надо затворить совсем, а выходную прикрыть так, чтобы осталась небольшая щелка. Так будет выглядеть натуральнее. И она решит, что Бурт и вы, отец, дома.
— А где Джоррокс и Ребекка? — спросил Гердлстон, притворяя дверь, как было предложено.
— Джоррокс у себя в комнате, и Ребекка, само собой разумеется, тоже у себя.
— Ну, как будто все в порядке. Пошли, Бурт. Вот сюда.
Все трое зашагали по усыпанной гравием аллее, потом свернули с нее и по мокрой траве углубились в парк.
— Вон сухой дуб, — сказал Гердлстон, когда впереди из мрака проступили темные очертания дерева. Дуб стоял несколько в стороне на довольно большой лужайке, и вокруг него не было кустов куманики, разросшейся по всему парку.
Бурт обошел вокруг толстого ствола дуба и тщательно, насколько позволял мрак, осмотрел землю.
— Может быть, вам нужен фонарь? — спросил Гердлстон.
— Нет. Все в порядке. Я уже знаю, как с ней расправиться. А вы спрячьтесь вон там за деревьями или еще где, мне все равно, лишь бы не путались под ногами. Помощников мне не надо. Джим Бурт — мастер своего цела, и если уж он за что взялся, так все будет в ажуре. Только чтобы никто сюда не совался.
— Мы и не помышляли вмешиваться в ваши дела, — сказал Гердлстон.
— Вот и не вмешивайтесь! — проворчал Бурт. — Я спрячусь за этим дубом, понятно? Она прибежит, посмотрит и решит, что он еще не пришел. Будет стоять и ждать. А я улучу удобную минутку, подойду сзади, и пусть себе думает на том свете, что ее молнией убило.
— Превосходно! — воскликнул Джон Гердлстон. — Превосходно! Ну, нам, пожалуй, пора отойти в сторонку.
— С ней надо покончить одним ударом, понимаешь? — сказал Эзра. — Чтобы не было никаких криков и воплей. Я могу вынести что угодно, только не это.
— Вы что, не знаете, как я бью? — промолвил Бурт со зловещей усмешкой, оставшейся незамеченной в темноте. — Череп у вас больно крепок, а то бы не стоять вам сейчас здесь.
Рука Эзры невольно потянулась к старому шраму.
— Да, пожалуй, такого удара будет для нее предостаточно! — пробормотал он, отходя в сторону вслед за отцом. Они укрылись в густой тени деревьев, ярдах в пятидесяти от сухого дуба, за которым, в ожидании своей жертвы, притаился Бурт с дубинкой в руке.
Эзра, обычно смелый и решительный во всех своих действиях, на этот раз совсем утратил самообладание; он дрожал, как в лихорадке, у него зуб не попадал на зуб. Старый коммерсант, наоборот, был бесстрастен и хладнокровен, как всегда.
— Уже почти девять, — прошептал Эзра.
— Без десяти минут, — отвечал отец, с трудом вглядываясь в темноте в циферблат большого золотого хронометра.
— А что если она не придет?
— Придумаем какой-нибудь другой способ выманить ее из дома.
Оттуда, где они стояли, все здание старого монастыря было видно, как на ладони. Кэт не могла пройти незамеченной. Над входной дверью дома было высокое стрельчатое окно, выходившее на лестницу, и взоры отца и сына были прикованы к этому окну — они знали, что увидят Кэт, когда та будет спускаться с лестницы. И вот тускло освещенная амбразура окна потемнела, затем осветилась снова.
— Она спускается по лестнице!
— Молчи!