Лишь с большим трудом им удалось повернуться прямо навстречу ветру, подставив лицо под режущие удары града и брызг. Прикрывая глаза ладонью, они вглядывались во мрак. Среди бушующих валов, не далее, как в двухстах ярдах от барка, виднелось багровое пятно света, которое, ныряя на волнах, быстро приближалось к нему. Вокруг яркого центра располагались мерцающие точки. Это световое пятно на фоне непроглядной черноты внизу и вверху, несомненно, вдохновило бы Тернера.
— Что это такое?
— Пароход! — прокричал капитан, с большим трудом перекрывая вой ветра и рев волн.
— А каково наше положение? — спросил Эзра.
— Скверное, — ответил Миггс, — хуже некуда! — И он снова направился к корме, цепляясь за стойки и леера, точно попугай за прутья клетки.
К утру тучи немного разошлись, но ураган не утихал. В прорехи облаков кое-где проглядывали звезды, а один раз на несколько минут показалась бледная луна, затянутая клубящейся дымкой. Наконец унылый рассвет открыл взгляду бешеное кипение бесконечных свинцовых валов, и одинокий барк, который почти без парусов, словно чайка с подбитым крылом, тяжело двигался к югу.
Даже Гердлстоны заметили, что волны теперь захлестывают корабль непрерывно и на палубах все время стоит вода — в начале бури это случалось редко, но с рассветом валы с ревом перекатывались через наветренный фальшборт уже безостановочно. Миггс, давно с тревогой это наблюдавший, мрачно сказал помощнику:
— Не нравится мне, как он себя ведет, Мак! Совсем на волны лезть не хочет.
— В трюме, наверное, полным-полно воды, — угрюмо ответил помощник.
Он знал, какая им грозит опасность, и мысли его все чаще уносились к маленькому, крытому черепицей домику вблизи Питерхеда. Правда, в этом домике почти ничего не было, кроме жены, которая, по слухам, без устали пилила Сэнди, а иной раз пускала в ход доводы более веские, нежели простые слова. Однако любовь капризна и пути ее неисповедимы — во всяком случае, когда великан-шотландец понял, что, быть может, ему уже никогда не доведется вновь увидеть ни этот домик, ни его обитательницу, глаза его увлажнились, и не только из-за соленых брызг.
— Да и не удивительно, — буркнул Миггс, — ведь «Орел» хлебает воду и сверху и снизу. Ребята у помп совсем замучились, а вода все прибывает.
— Как погляжу, это — наше с вами последнее плавание, — сказал помощник.
— Может, ляжем в дрейф?
— Не стоит. Он тогда сразу пойдет ко дну. По моим выкладкам выходит, что испанский берег совсем недалеко. И, пожалуй, нам-то удастся спастись. Ну, а «Орел» такой волны, боюсь, не выдержит.
— Твоя правда. Так еще можем кое-как выкарабкаться. А если лечь в дрейф, «Орел» наверняка и десяти минут на воде не продержится. Черт подери, Мак, а я прямо рад, что это с нами приключилось теперь, когда эта парочка у нас на борту. Мы им покажем, каково плавать в шторм на таком гробу. — И грубый моряк хрипло расхохотался.
Тут к ним на корму кое-как взобрался плотник — палуба стояла почти вертикально.
— Вода в трюме прибывает вовсю, — доложил он, — и качать уже никаких сил нет. Справа по носу земля.
Капитан и его помощник, напрягая зрение, вгляделись в густую завесу из брызг и тумана. Там справа действительно вставал большой темный утес крутой, неприветливый и зловещий.
— Лучше будет повернуть к нему, — заметил помощник. — «Орла» мы, конечно, не спасем, но, может, удастся выбросить его на берег.
— Да нет, он прежде потонет, — угрюмо буркнул плотник.
— А ну, не хныкать! — прикрикнул Миггс и почти ползком добрался до Гердлстонов. — Кораблю крышка, но мы еще можем спастись, — сказал он, — а пока вам придется встать к помпам.
Они молча и покорно последовали за ним к носу. Измученные матросы стояли у помп, совсем обессилев. В диком реве бури слабый стук помп напоминал тиканье часов.
— Подбодрись, ребята! — рявкнул Миггс. — Вот они пришли вам подсобить. И еще плотник с помощником.
Эзра и Гердлстон, чьи седые волосы трепал ветер, вцепились в канат и начали помогать матросам, с трудом удерживая равновесие на скользкой накренившейся палубе. Миггс спустился к себе в каюту. С самого начала бури капитан вел себя образцово, но теперь, признав, что сделать больше ничего нельзя, он перестал внимать велению долга и вернулся к своим прежним привычкам. Налив почти полный стакан чистого рома, он залпом его выпил, потом затянул песню и в самом веселом и беззаботном настроении вернулся на палубу.