Торнадо нон-стоп

Дениска не скоро выполз из сырого полумрака глухих зарослей крапивы и репейника, горько и сочно пахнущих зеленью, землей и перезрелой малиной, осыпающейся с одичавших кустов. Он любил прятаться ото всех и выбирал для этого самые укромные, сплошь заросшие высоким бурьяном дальние уголки сада. Там, сидя на корточках или прямо на прогретой за день земле, он предавался своим прихотливым фантазиям, или наблюдал за жизнью соседей, скрытой и потому особо привлекательной.

У соседей на даче, как и у Дениски, и у большинства дачников, не было удобств в доме. Дома в Мамонтовке строились деревянные, просторные, с застекленными мансардами, открытыми верандами, ставнями и резными наличниками на окнах и дверях, – среди редких высоченных сосен с золотыми стволами и густыми, дышащими хвоей, кронами. Дикие сады окружали эти дома, весной заливая их ароматами сирени и жасмина, засыпая белыми, нежными лепестками цветущих яблонь и груш-дичек, черешен и слив.

Дениска любил обрывать с растрескавшихся стволов янтарные натеки «клея», как он называл смолу фруктовых деревьев, и жевать их часами, наслаждаясь самим процессом и тонким привкусом пахучей клейкой массы. Модных нынче жвачек в те времена еще не было, и «клей» весьма неплохо выполнял их роль. Мальчик забредал в поисках «клея» в самые отдаленные заросли садов, которые смешивались между собою, давно растворив границы между дачными участками, которые никто и не стремился соблюдать.

Там, в густых непроницаемых зарослях можно было надежно укрыться от любопытных глаз. Денис любил забираться в самые непролазные дебри диких кустов барбариса и смородины, огромных лопухов и прочих растений, откуда было удобно наблюдать за соседями, оставаясь невидимым. Как-то он заметил, что Елизавета Павловна и Маргарита, возвратившись с пляжа, моются нагревшейся за день в корыте водой прямо за сараем, в глубине сада. Им и в голову не пришло, что кто-то может их там увидеть. Кусты и деревья так разрослись, так перепутались, создав естественное укрытие, казались так надежны… Но Денису сквозь стволы и стебли было отлично все видно.

Он пристрастился к этому занятию, – следить за двумя женщинами: постарше и помоложе. Особенно приятно было смотреть на Маргариту, – на ее бело-розовое, нежное и прелестное тело, светящееся в солнечных лучах, словно драгоценный плод, невиданный тропический фрукт. Денис становился сам не свой, видя, как она неторопливо и плавно, с какой-то ленивой кошачьей грацией наклоняется, или поднимает вверх ногу, сгибая ее в колене, или откидывает назад голову, закалывая непослушные рассыпавшиеся волосы, или… Словом, он впервые испытал эрекцию, глядя на Маргариту, открыв для себя новое, непривычное удовольствие а заодно и новые ощущения собственного тела. Ему стали сниться тревожные сны, в которых он испытывал непреодолимое желание завладеть этой красотой, прикасаться к этому мягкому и теплому телу, гладить его нежные изгибы… Он просыпался от собственных стонов и долго сидел на кровати, не в силах успокоиться. Иногда это ему так и не удавалось, и тогда он неслышно, крадучись, чтобы не заметили бабушка с дедушкой, выходил из дома в черный и душистый ночной сад и бродил, бродил по нему до изнеможения, до ломоты в замерзших от росы ногах.

Маргарита стала его наваждением, его сладкой и жестокой мукой, – она завладела им полностью, не отпуская ни на мгновение, не давая расслабиться и передохнуть. Он желал ее до умопомрачения, до судорог во всем теле, до отчаянного, дикого исступления, захватившего его, как бурные воды захватывают маленькую легкую щепочку и несут, несут неведомо куда, вертя и крутя, как им заблагорассудится.

Денис просыпался и засыпал с одной-единственной мыслью, с одним желанием – видеть Маргариту, слышать ее голос, ощущать ее присутствие, ее запах, наконец. Он следил за ней повсюду: вечером, прокравшись к дому соседей, он наблюдал, как она раздевается перед сном; днем, – как она идет на пляж или ложится в купальнике на расстеленное в саду старое одеяло и загорает до пяти часов. Но самое долгожданное событие было, когда Маргарита мылась в саду, в густых зарослях за сараем, не чувствуя, что кто-то ее видит. Она приносила туда тазик с нагретой за день на солнце водой, мыло и полотенце; раздевалась, вешая на ветку старой вишни ситцевый халатик, и… Денис переставал дышать, боясь пропустить хотя бы одно ее движение, один жест.

Потом увиденное снилось ему ночами, тревожило, не давало покоя! Он дошел до предела! Он больше не мог терпеть этой пытки! Маргарита должна удовлетворить его желания, – все, – которые родились беспокойными жаркими ночами в его воспаленном мозгу.