Торнатрас

– Заявление на развод подам Я! И потребую признать отцовство недействительным! – завопил с искаженным лицом Риккарди. – Не ду май, что тебе удастся выжать из меня деньги на воспитание этой черномазой, которую ты прижила с каким-то там дикарем, вышедшим из саванны!

– К сожалению, у девочки нет другого отца, кроме тебя, Риккардо, – с невиданным прежде хладнокровием отвечала синьора Эвелина. – Но ей такого не надо. А я сочту для себя за честь быть ее единственной опорой. Не сомневаюсь, что Лео и Коломба будут мне помогать. И мои золовки, и синьор Петрарка, и Пульче, и вся Упрямая Твердыня. Ты нам совершенно не нужен. Иди на все четыре стороны. Ты нас не знал, и мы тебя не знаем.

– А ты подумала о моих избирателях? Что скажут они? Ты погубила меня, проклятая аферистка, понимаешь ты это или нет?!

– Коломба! Пульче! Мы идем домой. Липучка, эй, мы уходим, – спокойно произнесла синьора Эвелина, даже не посмотрев в сторону Риккарди.

У выхода из студии нас ждала толпа фотографов и журналистов. Они атаковали нас своими фотокамерами со вспышками и чуть не повыбивали зубы микрофонами.

– Заявление для печати, синьора Риккарди!

– Как могла родиться черная девочка? Вас это не смущает?

– Где вы прятали ее все это время?

– Кого вы боялись? Мужа или общественного мнения?

– Что вы будете делать теперь, когда обман раскрылся? Сдадите ее в приют?

Мы не ответили ни на один из этих вопросов. Мама подняла Тали на руках, так что на несколько секунд она была открыта для камер фотографов.

– Я горжусь моей дочерью и не собираюсь ни от кого ее прятать, – заявила она. – Смотрите, какая она прекрасная!

С трудом пробившись через толпу, мы влезли в фургончик, где нас уже ждали монахини-миссионерки. Сестра Бландина включила мотор, мы рванули с места, и маму бросило прямо в объятия настоятельницы.

– Маэва! – закричала мать Норберта.

Мама ее не узнала: она не могла помнить ни Африки, ни своего прибытия в Италию. Но настоятельница и сестра Гервазия кинулись к ней со слезами, а сестра Ахилла, которая была вообще ни при чем, от переизбытка чувств чуть не потеряла сознание.

Пока мы ехали к тетям по ночному Милану, мать Норберта заново рассказала историю Хены и Китукси. Теперь уже молча плакала мама, представив себе этих «двух Цецилий», которые ради ее спасения согласились разлучиться с ней навсегда.

– Настоящая материнская любовь такая – ничего для себя, все для ребенка, – произнесла она наконец. – И мне повезло, что Бальди так любили меня, не нарушая при этом моей свободы делать выбор и совершать ошибки. Как жаль, Коломба, что вы с Лео не застали своих бабушек и дедушек. Ни итальянских, ни африканских…

Мы не поехали в Упрямую Твердыню. Не было никакого желания столкнуться с еще одной толпой репортеров и тем более – с Мильярди и его преследами.