Торнсайдские хроники

   Прежде, чем войти в дом, я приветственно помахала соседке рукой. Возмущённое лицо тут же исчезло, отлепившись от окна. Одна из причин, по которым меня ненавидела Лукреция, - это патологическая бестактность, не позволявшая мне раз за разом притворяться, будто я не замечаю её слежки. Не особенно заморачиваясь на предмет и без того безвозвратно испорченных отношений, я добралась до своей кровати, рухнула на неё и проспала весь остаток дня и всю ночь.

   Отправляться в замок за окончанием интервью я не стала. Сочла, что это было бы неблагоразумно. Информации для написания простенькой биографии я и без того получила вполне достаточно. Статья была написана, переправлена в замок и быстро одобрена. Поэтому она своевременно попала к переписчикам и была размещена в ближайшем номере.

   Разумеется, о событиях, свидетельницей которых мне довелось стать, в статье не было сказано ни слова. В общении с друзьями и коллегами я также предпочитала касаться этой темы по минимуму, лишь там, где это было необходимо. Фред, конечно, был в курсе того, что я отправилась в замок незадолго до взбудораживших весь город событий, поэтому совсем уж отпираться не имело смысла. К тому же я была не прочь утереть нос коллегам, посмеивавшимся над теми навыками, которые я приобрела в ходе своих многочисленных интервью. Так что я не без удовольствия поведала им о том, сколь полезным для честного обывателя бывает умение открывать замки при помощи шпильки. Зато про связь между последними событиями и исчезновением дочери барона я не упоминала. Предпочитала говорить, что ничего не знаю о причинах столь дерзкого нападения.

   Кстати о нападении. Высланное из Стонрида подкрепление быстро навело в замке порядок. Все участники захвата замка, которые не погибли на месте, были незамедлительно казнены. Одних повесили, другим отрубили голову. Это касалось абсолютно всех, включая легко и тяжело раненых, равно как и барона и баронетов. Последние трое были обезглавлены непосредственно в Стонриде, в то время как остальных казнили публично, на главной городской площади. Некоторые считали такое решение вопроса излишне жестоким, другие, напротив, полностью поддерживали графа: дескать, в подобных вещах только попробуй дать слабину, и быстро сам окажешься на виселице. Я предпочитала не торопиться с выводами. Одно можно было сказать с уверенностью: приведённый в исполнение приговор целиком и полностью соответствовал существующим законам.

   Мы с коллегами сидели в редакции и разбирали письма, попутно попивая чай и обсуждая последние Торнсайдские новости и сплетни, отчасти из профессионального интереса, отчасти просто ради того, чтобы разрядить обстановку. Работа с письмами - занятие достаточно нудное. Люк как раз закончил пересказывать в красках историю о попросивших у меня автограф бандитах, когда в дверь флигеля постучали. Мири пошла открывать, а по возвращении с восторгом поставила на стол огромную корзину тюльпанов.

   - Кому? - деловито осведомился Фред.

   - Абигайль, - ответила Мири.

   Я с интересом приблизилась к корзине, расталкивая локтями уже столпившихся вокруг неё коллег.

   - Пустите, это не для вас! - возмутилась я.

   - А может, и для нас, - возразил Люк, отталкивая меня в ответ. - Мне такие обычно поклонницы присылают. Может, тут какая-то ошибка.

   - Никаких ошибок! - рявкнула я, отвешивая ему подзатыльник. - Отдай! Мири, от кого это?

   Мири выдержала паузу, дабы убедиться в том, что все взгляды устремлены на неё, и торжественно сообщила:

   - От графа Торнсайдского.

   - Ого! - присвистнул Люк. - Ну, Аби, ты даёшь! После того громилы я был готов ожидать от тебя популярности в любых кругах, но чтобы такое!

   - Он что, положил на тебя глаз? - принялась допытываться Эмили.

   - Может, в таком случае удастся раскрутить его на ещё одно интервью? - мечтательно проговорил Фред.

   - Да прекратите вы все! - вспыхнула я. - Неужели непонятно, что это простая человеческая благодарность? Я, между прочим, спасла ему жизнь. Так что напрасно вы так взбудоражились.

   Дожили. Не хватало мне ещё на пике карьеры самой угодить в светскую хронику собственного недельника!

   - Я интересуюсь, и в каком же количестве цветов нынче проявляется простая человеческая благодарность? - ехидно осведомился Люк. - Сколько их там, двадцать пять? Тридцать? Сорок?

   - А давайте посчитаем! - воодушевилась Мири.

   Я с кислым лицом наблюдала за тем, как вконец обнаглевшие коллеги тыкают пальцами в нераскрывшиеся ещё бутоны.

   - Прекратите считать мои цветы! - вяло возмутилась я, понимая, что толку от такого призыва не будет.

   - Ты меня сбила! - попенял мне Люк. - Их было то ли двадцать восемь, то ли двадцать семь и оставалось ещё с десяток. Теперь придётся всё начинать сначала.

   По окончании повторного подсчёта приятель пришёл в полнейший восторг.

   - Абигайль, клянусь шляпой моего дедушки, их здесь ровно тридцать восемь! Кажется, граф решил, что посылает тюльпаны тебе на могилку!

   - Тогда давайте я один цветок заберу, и останется тридцать семь! - щедро предложила Эмили.

   - Неправда, их тридцать девять! - не согласилась с Люком Мири.