Главным из них был Карл-Йозеф Бреннер, кадровый немецкий разведчик и большой любитель оперы, который умело пользуясь либеральным режимом в духе сначала боевого содружества СССР и Германии против зарвавшейся Польши, а потом и Московского договора, часто посещал Волынь и Полесье. И к осени 39‑го Яков, окончательно завербованный по классической схеме «медовой ловушки» с активным и заинтересованным участием фольксдойче Инги, стал де-факто резидентом германской разведки по кличке Spiller, Игрок.
Он к тому времени уже узнал, – и своевременно информировал об этом своего куратора в областном управлении НКВД, – почти всю «старую» агентуру; а в течение последующих полутора лет заметно расширил вражескую агентурную сеть. И усилий от него это требовало тем меньших, чем активнее «работали»
Особенно страшно было в последнюю предвоенную зиму, холодную и снежную. На «освобождённой и воссоединённой» земле шла чистка, и к весне край замер, оцепенел.
Брали по доносам и внешним признакам, по национальному и образовательному принципу, по наветам и просто так, за компанию, и для выполнения плана.
Брали зажиточных и умелых за то, что они умелые и зажиточные.
Брали тех, кто вдумчиво расспрашивал о преимуществах колхозного строя – за то, что слишком умные. Брали тех, кто не понимал, почему надо отдавать своё кровное в общий котёл, из которого и похлебать, может, не придётся – да ещё и благодарить за это. Их – за тупоумие.
Бывших харцеров – за харцерство, бывших пластунов – за пластунство.
Брали членов компартии Западной Украины, КПЗУ, чтоб не задирали нос, и кружковцев «Просвиты», чтоб не сомневались, что лучшие украинские писатели уже назначены советской властью.
Некоторым полякам, правда, разрешали выехать без гроша за пазухой в оккупированную дружественным вермахтом Польшу, чехам и словакам – соответственно, в протектораты Богемии и Моравии, а немногим всё осознавшим и ни в чём не замешанным, а порою и давшим