Торпеда для фюрера

— За мной! — продублировал его команду Войткевич. Продублировал и действием, демонстративно передёрнув затвор новенького трофейного «MP-42».

Отрезвлённые их решимостью, партизаны, кто на ногах, начали также выдираться из толпы, но уже с винтовками и автоматами в руках. Хотел было спуститься к ним и Руденко, но вдруг пошатнулся, будто его кто врасплох ударил по плечу и, косо заваливаясь грузным телом, пропал в проёме дверей. Вместо него на вершине трапа показался пилот в потёртом кожаном шлеме и вполне гражданском свитере.

— Всё! Всё, мать вашу, товарищи! — внушительно рыкнул он на толпу с лицом, раскрасневшимся до пота, но вполне флегматичным. Привык к таким авралам, наверное. — Остальные на второй! — ткнул он большим пальцем через плечо, и, подхватив под мышки Руденко, попятился вглубь салона.

Там, за его спиной, вспыхнул молочным светом круг иллюминатора на противоположном борту, и под днищем самолёта загорелась чищеной медью стерня. Второй «Ли-2», с точностью фанерной тренировочной модели, добежал до первого, встал крылом к крылу и грузно опал на хвостовое оперение.

— Назад! — едва удержал Яша толпу, вповалку попадавшую под днище заполненного самолета, чтобы хлынуть к следующему. — Сначала со мной, кто жив. В оцепление!

Он оглянулся, кого б оставить вместо себя. Подбитые автомобильной резиной сапоги начштаба — последнего представителя комсостава, не считая взводных, — уже втянулись вовнутрь.

— От холера! — рванул вслед за ними Войткевич, мгновенно сообразив, что если это и не конец почти обезглавленного отряда Беседина, то невольное назначение его на новую должность. Да ещё, как бы не само… В этой полусотне почти отчаявшихся, измотанных людей старше его армейским званием и нет никого.

— Портнов! — крикнул Яков в грузовой трюм, битком набитый живым и полуживым человеческим мясом. — Я дико звиняюсь, комиссар! Руденко ранен! Принимай командование! Слышишь… Да слышишь ты, поц?! — наполовину всунулся в трюм Войткевич. — Пленных Смерш встречает, куда они на хрен денутся!

Комиссар «услышал», только когда всё тот же «старичок» двадцати с небольшим лет нашёл в себе силы повторить слова лейтенанта ему чуть ли не на ухо. Только тогда.

— У меня приказ! — нервически взвизгнул Портнов, откровенно забиваясь в угол. — Не имею права!

— Говорит, «сволочь я», — кротко передал «старичок», впадая обратно в забытье. — «Не могу…», говорит…

— Ну, лети, гусь, — скрипнул зубами Войткевич, грохнув кулаком по борту самолета. — На юга…

Как-то сразу и вполне естественно отношения его с Портновым не заладились. С первого, можно сказать, взгляда. Ещё две недели назад.

Оккупированный Крым. Ещё две недели назад…

В отряд Беседина флотские диверсанты разведотдела штаба КЧФ, лейтенант Войткевич и старший сержант корректировщик Антон Каверзев, прибыли не далее как вчера. Явились, как легендарные герои, слава которых, как говорится, бежала впереди них самих. Хотя никто толком и не знал, что там такого флотские натворили в Гурзуфе весной этого года, что из-за них пришлось полностью отказаться от эвакуации и снабжения морем. Немецкая береговая охрана, опасаясь повторной высадки диверсантов, каждую гальку на пляже переворачивала, в каждую ракушку заглядывала.

Как бы там ни было, шороху герои навели изрядно, что твой архангел Михаил в Египте, да и в отряд заявились, как небожители.

Повезло. Завернув по дороге в ущелье, где — как знали разведчики! — на крутой каменной стене повис один из грузовых парашютов, сброшенных для них флотским «ТБ-3Ф», обнаружили «гондолу». Да какую! Не разграбленную, в целости и сохранности. Почти. Так и не рискнув лезть на утёс, «добровольцы-оборонцы» расстреляли контейнер из винтовок, выпотрошив несколько бесценных килограммов муки.

Ещё больше разору навёл сам Войткевич, когда, рассудив: «Сгорел сарай, гори и хата…», взобрался на вершину утёса в обход — и выкорчевал изогнутую сосенку, за которую зацепилась «гондола», удивительно точно рассчитанным по времени взрывом гранаты. Даже булыжники кидал, сходные по весу с «Ф-1», глядя на секундную стрелку, чтобы рвануло не на самом контейнере, а с недолётом. Так что кое-что, что в жестянках было запаяно да и в мешочках холщовых непростреленных, уцелело и после того, как гондола грохнулась в щебень осыпи. И явились разведчики в отряд со спиртом, давно не нюханным, сгущёнкой, давно не виданной, мукой для лепёшек, давно не печённых, и с аккумуляторами для рации, давно умолкшей, вызвав закономерную радость у партизан. Как немалую, так, впрочем, и недолгую.

Услышав распоряжение особиста сдать весь имеющийся провиант в Особый отдел под опись, лейтенант Войткевич подобострастно козырнул: «Есть». И тут же демонстративно раздал всё до последнего сухаря в санчасть и мальчишкам, которых к разведгруппе отряда приписано было немало. Чем сразу вызвал расположение их командира Сергея Хачариди, вроде бы рядового партизана из красноармейцев, но державшегося с таким достоинством и ироническим превосходством, что Войткевич сразу заметил: