— Ну пацан этот малой. Ходил который сопли то пускал. Пробили за его делюгу. Он матушку свою топором забил, что живого места не осталось и батю из ружья завалил после, прямо в бошку, в упор. Ему всего восемнадцать лет. Его прямо с СИЗО к нам подняли, после суда. Одиннадцать лет дали. О как. А ты говоришь — задохлик. Дурной он, вот и весь разговор. Возили его на днях, в психушку, на обследование.
— Ни хуя себе. Что не новость, так событие. — Произнёс Торпеда. — А он че вообще говорит?
— Да практически ни чего. Молчит в основном, да трясётся ходит. А мы и не напрягаем его. Вон поставил его на коридор — полы мыть. — Сказал Февраль.
Уже к ночи ближе, когда весь отряд готовился к отбою, Леха прогуливался по проходу, наматывая вафельницу на руку. В закутке, между кабинетом отрядника и каптеркой он заметил того самого парнишку, который сидел на полу, возле ведра с водой, уткнувшись лицом в колени.
— Эо! Ты че тут? — Окликнул его Торпеда.
Парень встрепенулся и подскочил на ноги, взяв быстро швабру в руки.
— О бля. А я уж думал ты не живой. Ну-кась пошли со мной! Брось это мокрое дело! — Произнёс Леха.
Парнишка молча последовал за Лехой. Они зашли в умывальник. Торпеда включил дальний кран на раковине, прислонился к стенке и сказал:
— Давай, мой рожу свою и рассказывай! Как зовут, от куда сам и че ты вечно ноешь, как баба ходишь?
— Зовут меня Сергей Сычев. Сам из Красноярска. — Всхлипывая, ответил мальчишка.
— Ну! Дальше! Че из тебя клещами тянуть буду? — Начал злиться Леха.
— Ну чего дальше то?
— За что срок впаяли? Только честно!
— Да там. За убийство.
— Да это и так знаем! Конкретнее!? Родоков завалил значит? Из-за этого страдаешь? Так ты расскажи, вместе поплачем. У меня вот тоже родителей нет. Мамку убили, отец сам помёр. Ты говори, не стесняйся!
— Я не убивал их. — Еле слышно произнёс Сергей и снова расплакался.
— Ну ты! Пацан! Хватит говорю, сопли распускать. Это понятно, тут все невиновные сидят. Один я только. — Ответил Леха и присел на скамейку, облокотившись на кафельную стенку. — Рассказывай! Как ты в свои годы, докатился до двойной мокрухи?
— Да не убивал я! Не виноват я! — Закричал Сыч.
— Да не ори ты, малыш! — Тихо сказал Торпеда. — Я же не следак и не прокурор. Вижу тебя насквозь! То, что тебе там в делюгу вклеили — мне фиолетово. Ты говори, как оно есть. А то ходят разные слухи. Ты не в себе и по ходу дело твоё тоже темное. Ты скажи как оно было то. Выговорись! Не держи в себе эмоции и свою тревожность.
— Летом это было. — Вдруг начал пацан, глядя на Леху в упор. — Отец мой, точнее отчим. Ну он с самых малых лет с нами жил. Пил короче всегда. Вот и в тот день тоже пьяный был. Я с улицы пришёл, от девушки своей. Слышу мамка с отцом ругаются. Потом загрохотало что-то в комнате, мамка визжать стала. Я выбежал в зал, а он на нее с ружьем стоит. Два раза выстрелил уже в грудь или в живот, не помню точно и снова перезаряжает. Возле голландки топор стоял, у нас квартира старая, дровами топим. Я ему по руке ударил. Не помню опять, что и как, попал куда или нет. В общем он тоже заорал, как резаный. Потом кровь видел. Все как в бреду. Ружье я дернул от него. Злость меня сильная убивала. Я направил дуло, прямо в голову и выстрелил.
— Ну нормально начал. Продолжай.
— А что продолжать? Вот я тут. А у меня ни мамки, ни отца и сестра еще младшая в детском доме теперь. — Утираясь робой, проговорил Сычев.
— М-да. Так, а почему тогда тебе навешали два трупа? — Осекся Торпеда.
— Да потому, что я не мог ни чего сказать на суде и на следствии. Сами же видите, как мне хреново. Следователь всё писал и писал. — Говорил парень.
Он стоял, не большим ростом, щуплого телосложения, но видно было, что все таки он был крепок и жилист. Внешность его, слегка походила на азиатскую. Черные, теперь коротко стриженные волосы, маленький приплющенный нос и узкий прищур глаз.
— Ну и мудак же ты, Серёжа! Вот они тебе и навешали. Стой! А как же экспертизы там? Делали вообще? Кто и в кого стрелял то?
— Да не знаю даже. Может и делали. Давали мне что-то подписывать постоянно. Возили на какие то эксперименты. Крепко я попал, Алексей. Сейчас только, спустя время осознаю, что сделал ошибку. Больше переживаю за сестренку. Ей всего шесть лет. — Вполне уверенно начал говорить Сыч.
— Можешь звать меня Торпеда. Ошибка не то слово. Пиши телегу, на пересмотр. Может чего и выгорит. Не канает так, за не хер париться.
— Да ни чего не изменится. Кому я нужен? Дело закрыто, убийца наказан, вот и всё.
— Ну и чего? Так сидеть собрался, все одиннадцать лет? Странно вообще, что тебе первоходу, строгий впаяли. Ты ни чего не скрываешь, Серый? — Прищурив один глаз, спросил Леха.
— Нет, ни чего. Рассказал, как всё и было.
— Ну ладно, ладно. Пошли спать. Завтра еще пообщаемся. Сходишь со мной в одно место. У тебя кстати вообще, на воле то, кто из близких остался, кроме сестры? А то тяжко тебе придётся в лагере без грева. — Поинтересовался Алексей.