Торпедоносцы

Освободившись от тысячекилограммового груза, торпедоносец потянулся вверх. Но летчик удержал его на прежней высоте. Перед глазами замаячили быстро надвигающиеся надстройки транспорта, его дымящаяся труба, мачты, суетящаяся у пушек орудийная прислуга и клокочущие огнем стволы, и Михаил ударил из пулеметов по палубе, рванул штурвал на себя, чтобы избежать столкновения с бортом судна, — самолет взмыл, транспорт проскочил под крыло, а за ним совсем рядом открылся второй сторожевик — все его орудия вели по самолету неистовую стрельбу. Веер светящихся пуль и снарядов молниями пронесся рядом с кабиной, да так близко, что летчик непроизвольно втянул голову в плечи и опять бросил машину к самой воде, отворачивая ее то вправо, то влево, рванулся в сторону от конвоя. Ему вдогонку неслись густые трассы, снаряды. Прошло еще несколько томительных секунд, и торпедоносец вырвался наконец из зоны обстрела: перед глазами Михаила перестали мельтешить бесчисленные огоньки и взрывы — самолет мчался на свободе вне досягаемости корабельной артиллерии. Воздух в кабине постепенно очищался от дыма и гари. Дышать стало легче. Нервное возбуждение пошло на убыль.

Борисов осмотрелся. Моторы работали хорошо. Видимых повреждений на машине не было. Самолет Богачева темнел впереди, держа курс на северо-восток. Сзади… Сзади по-прежнему дымил транспорт, перед ним и с боков скользили по серой воде корабли охранения. Правда, строй их смешался.

Еще не веря в постигшую неудачу, смутно надеясь на чудо, Михаил повернул торпедоносец к конвою, пересчитал его состав. Увы! Чуда не произошло: все корабли продолжали идти своим курсом. Только сторожевик, атакованный Богачевым, вышел из общего строя и заметно отстал.

Борисов разозлился, включил внутреннюю связь, закричал:

— Рачков! Почему не докладываете о результатах атаки? Куда делась торпеда, Рачков? Штурман не отвечал, и это еще больше злило летчика.

— Командир! — заговорил радист Демин. — Я торпеду видел, она прошла у самого носа транспорта.

— Значит, так и есть — промазал! Спросил уже мягче:

— Саша! Почему Иван Ильич не отвечает? Он… жив?

— Жив! Жив! — поспешил успокоить летчика радист, — У него вырвало шнур из СПУ [1]. Сейчас подключит!

Михаил бросил тоскливый взгляд на оставшийся невредимым транспорт и развернул машину вдогонку за самолетом Богачева.

В наушниках щелкнуло. Раздался сдавленный, хриплый голос — Борисов не узнал его.

— Ну, спасибо, друг-Миша! — говорил голос. — Удружил! Век буду помнить твою милость, как чуть не отправил меня к рыбам…

Летчик узнал наконец голос штурмана, и притихшая в душе буря вновь взорвалась; «Что он там придуривается. Какие еще рыбы?» И гневно прервал:

— Доложите, младший лейтенант, что с торпедой? Почему она не взорвалась?

— С торпедой-то все в порядке. А вот ты промазал! Торпеда прошла в полуметре от носа транспорта. Зато меня чуть… Когда ты перескакивал через тот пароход, то так хватанул горку, что меня чуть не выбросило за борт. Еле удержался, зацепившись ногами за пулемет…

Не повезло младшему лейтенанту Борисову в том полете. Сколько лет готовился, мечтал встретиться с врагом, с таким трудом отыскал его, но не только не победил, а сам оказался побитым; пропала ни за понюх табаку дорогостоящая торпеда, едва не погибли верный Рачков и экипаж Александра Богачева, его поврежденный самолет, зияя многочисленными пробоинами, еле тащился на одном моторе у самой воды. Михаил вел свою машину рядом, чуть впереди, чтобы Александру было легче пилотировать.

Для боя А-20Ж был неуклюж и толстоват, но имел бесспорное преимущество; мог сравнительно устойчиво лететь на одном моторе. Конечно, пилотировать в таком положении эту большую машину было делом опасным и сложным, требовало специальной подготовки летчиков. Богачев такого опыта не имел, но с перегонки знал о такой возможности машины и потому делал все, чтобы спасти ее и экипаж. Напрягаясь до предела, обливаясь потом, молодой летчик ювелирно точными движениями рулей удерживал топмачтовик от падения в воду, направлял к своим берегам.

Борисов видел весь трагизм борьбы друга, мысленно был с ним. Настроение его оставалось прескверным. Он тревожно поглядывал то на восток, где за дымкой таяли захваченные врагом эстонские берега, — как бы не налетели вражеские истребители, — то на самолет ведомого, Злился от своей беспомощности. Увы! Помочь Богачеву он ничем не мог. Решил сопровождать его до последней возможности, а если навалятся «фокке-вульфы», принять неравный бой…

— Иван Ильич! — в который раз запрашивал командир штурмана. — Сколько осталось до дома?

— Четыреста шестьдесят километров! — лаконично отвечал тот. — На такой скорости еще полтора часа полета…

Легко сказать; «Полтора часа!» А если у Сашки второй мотор не выдержит перегрузки, откажет?..