Читаем Торпедоносцы полностью

Месяц тяжелейших боев, частая гибель товарищей, изнуряющие продолжительные полеты в туманных просторах Балтики вконец измотали, измучили летчиков, но с получением правительственных наград у них, как у спортсменов, появилось второе дыхание. Они снова были готовы лететь туда, где их отвага и умение нужнее всего.

Короткий праздник окончился. Летчики и техники Вернулись к будням фронтовой жизни.

Дежурный по третьей эскадрилье разыскал командира и вручил записанную телефонограмму. Мещерин быстро пробежал ее глазами, и глубокие складки на его лице разгладились в приветливой улыбке.

— Молодцы гвардейцы! — подал он бумагу заместителю. — Здесь и тебя касается. Читай!

Борисов развернул лист. В нем было записано:

«Мещерину, Шарапову, Борисову, Рачкову, Богачеву, Конько и всему личному составу авиаэскадрильи. Дорогие боевые соратники! Сердечно поздравляем вас с высокими правительственными наградами. Желаем вам, наши верные товарищи по борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, крепкого здоровья и новых славных побед в борьбе с врагами. Да здравствует наша Советская Родина! Смерть немецким оккупантам! По поручению гвардейцев — Раков, Усенко».

Гвардии капитана Константина Степановича Усенко Михаил хорошо знал по перегоночному авиаполку. Тогда лейтенант Усенко был командиром звена и одним из первых в стране освоил А-20Ж на перегоночных трассах. Это он учил прибывших в авиаполк из училища молодых летчиков, а потом прибыл сюда, на Балтику, славно воевал и вырос до заместителя командира 12-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного авиаполка.

— Раков — это же командир двенадцатого гвардейского?

— Он самый! Не догадываешься, почему он подписал телефонограмму? Василий Иванович в начале прошлого года командовал нашим, тринадцатым, который потом стал перегоночным. Надо и нам послать им поздравления. Пиши!..

«Топить врага в его базах!»

1

Мещерин с Борисовым находились на КП, когда в дверях показался запыхавшийся Рачков.

— Разрешите обратиться к Борисову, товарищ капитан? — Константин Александрович обернулся. Заметив темную поросль на губе Рачкова, комэск спросил:

— Почему, товарищ младший лейтенант, вы плохо побриты? Бритвы нет, что ли? Возьмите у товарищей. Иван Ильич от неожиданности оторопел. А Михаил рассмеялся:

— То он, товарищ капитан, отпускает усы. Дал зарок не брить их до конца войны. Взял пример со штурмовиков.

Мещерин насмешливо скосил глаза:

— Обращайтесь!

— Миша! Прилетел Макарихин с Лясиным к нам в полк. Пойдем встречать!

— Макарихин? — переспросил комэск и ему тоже захотелось повидать своего бывшего заместителя. — Где он?

— На стоянке, товарищ капитан. У штаба. У штаба стоял одинокий А-20Ж. Толпа встречающих уже разошлась. У носа самолета лежала груда вещей и парашютов. Летчики толпились в сторонке. Выделялись ростом Богачев, Конько и Иванов. Над ними витал табачный дым.

При подходе командования третьей экскадрильи летчики расступились. В середине круга стоял одетый в серый летный костюм Федор Макарихин, такой же, как на перегонке, худенький, аккуратный, подвижный, с карими глазами мечтателя и негромким голосом. Ростом старший лейтенант как-то не вышел, но это не мешало его прочной славе одного из лучших летчиков перегоночного полка. Как-то по прилету в Новосибирск на его самолете не вышла правая нога шасси, и Федор Николаевич пошел на большой риск: решил посадить машину на одно колесо. Выполнил это он блестяще, чем сразу заставил говорить о себе всех перегонщиков. Самолет остался совершенно целым. На нем был поврежден лишь винт правого мотора да слегка помята консоль крыла. Талант!

Прилет в минно-торпедный авиаполк такого командира-летчика порадовал всех, кто его знал. Потому ему и устроили такую теплую встречу.

— С прилетом, дорогой Федор Николаевич! — крепко пожал руку Макарихину Мещерин. — Значит, опять вместе? Куда же вас определили?

— Во вторую эскадрилью заместителем. А это, — обернулся он к застенчиво стоявшему позади широкоплечему офицеру, — мой штурман Александр Петрович Лясин. Знакомьтесь!

— Лейтенант Лясин! — взял под козырек молодой человек.

— Как тут у вас? — спросил Макарихин, протягивая Мещерину пачку сигарет. — Говорят, имеете потери?

— Потери есть, где их не бывает? Война. Зато потопили три десятка фашистских «калош»!

Поговорить не дали: заурчал мотором подъехавший автостартер. Экипаж кинулся грузить на него вещи.

— Как освободитесь, приходите, Федор Николаевич, к нам в третью! — пригласил Мещерин. — Расскажете, как поживают наши перегонщики, что нового у них?

— Обязательно!..

2

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне / Детективы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее