Торпедоносцы

7 ноября, в день 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, экипаж капитана Мещерина вылетел в одиночный крейсерский полет с торпедой. Моросил дождь. Над морем держалась густая туманная дымка, но летчики не теряли надежды встретить вражеский караван. Они облетели всю Балтику, На обратном пути Константин Александрович решил заглянуть в крупнейшую на Балтике военно-морскую базу гитлеровцев — Пиллау, что с запада сторожила проход к столице Восточной Пруссии городу и крепости Кенигсбергу, Погода здесь несколько улучшилась, и он повел машину в непосредственной близости от базы. Штурман Шарапов производил перспективную съемку, когда на одинокий самолет набросилась четверка «фокке-вульфов». Они зашли на торпедоносец с противоположной от базы стороны, и экипаж, занятый разведкой порта, гавани и сооружений Пиллау, не заметил врагов.

Говорят, у опытных летчиков, как у птиц, развито предчувствие приближающейся беды. Так ли это, но именно в ту самую минуту Константин Александрович случайно оглянулся и не поверил глазам: не далее чем на два километра над ним нависли «фокке-вульфы». Спасаться от них в облаках было поздно; истребители должны вот-вот ударить из своих пушек. И тогда Мещерин мгновенно принял дерзкое решение; встретить противника в лоб. Он резко заложил крутой вираж, тут же выровнял машину и, не целясь, ударил по «фоккерам» из пулеметов.

Гитлеровские летчики, как видно, предвкушая легкую победу, не ожидали маневра жертвы и, когда увидели мчавшийся навстречу стреляющий торпедоносец, бросились врассыпную. Драгоценные секунды были выиграны. Мещерин бросил самолет к самой воде и направился в открытое море туда, где у горизонта плыли спасительные дождевые облака. Экипаж уже опомнился и приготовился к бою.

Гитлеровцы не заставили себя ждать. Их первая пара набросилась на самолет сзади, но напоролась на трассы башенных пулеметов и отвернула в сторону, даже не открыв огня.

Мещерин вел машину у самой воды, слушал команды штурмана и радиста, бросался то влево, то вправо, выходя из-под вражеских ударов.

Расстояние до облаков быстро сокращалось. Но намерение разведчика разгадали и фашисты. Они заходили с разных сторон с такой стремительностью, что стрелок-радист едва успевал разворачивать пулеметы. Перед глазами летчика сверкали трассы, близкую воду вспарывали снарядные очереди.

— Маневр вправо! — кричал Шарапов. Он наблюдал за поведением врагов через маленький астролючок наверху фюзеляжа. — Еще правее!

Летчик мгновенно толкал педаль, уходил вправо и видел, как рядом с крылом в воду ушла очередная трасса.

А штурман подавал уже новую команду:

— Маневр влево! Еще!

Такое изматывающее душу маневрирование продолжалось уже несколько минут. Торпедоносцу пока удавалось увернуться. Все же одна из очередей зацепила самолет: снаряды разбили горгрот, сорвали дюралевую обшивку носовой части фюзеляжа, осколок рассек летчику правую бровь и кровь залила глаз. Мещерин, несмотря на это, продолжал вести машину, а когда над головой замелькали желанные облака, с такой силой рванул на себя штурвал, что торпедоносец, мчавшийся на максимальной скорости, буквально вонзился в темную рыхлую массу.

Набрав пятьсот метров, Константин Александрович перевел самолет в горизонтальный полет и развернул его на север в сторону своих берегов. Только после этого, зажав штурвал коленями, он достал из кармана брюк индивидуальный перевязочный пакет и прижал его очками к ране.

Кровь продолжала сочиться. Бинтовая подушечка постепенно набухала. Вместе с уходящей кровью летчик чувствовал, как таяли его силы, на тело наваливалась страшная тяжесть безумной усталости. Руки и ноги быстро затекли. Во рту пересохло. Язык стал непослушным. Через разбитый горгрот и поврежденный нос машины в кабину врывались холод и влага, Летчика затошнило и стало знобить. Перед глазами все чаще появлялся багровый туман. Изнемогая, Константин Александрович упрямо держал курс.

Через полчаса такого нечеловеческого напряжения Мещерин позвал Шарапова:

— Место? — выдавил он хриплым голосом. — Где мы?

— Примерно на траверзе Мемеля, — тотчас доложил тот. — Надо выходить из облаков, командир!

— Добро! Следи за водой. Предупреди, как появится.

— Что с вами, Константин Александрович? — забеспокоился Шарапов. Он и раньше по поведению машины заметил, что с летчиком что-то творится, но не беспокоил. — Вы не ранены?

— Нормально. Кабина повреждена. Следите! Снижаюсь!

Медленно-медленно, метр за метром машина теряла высоту. Стрелка высотомера уже сползла с цифры «200», потом со «100», а воды все не было видно и облака не кончались.

Снизились еще на десять метров. Наконец под самолетом потемнело — верный признак того, что облачность кончалась. Еще десять метров — и самолет вырвался из тумана. Под ним внизу медленно переваливались тяжелые волны, вспухали белой пеной крутые гребни.

— Курс девяносто! Надо выйти на берег, определиться.