Торпедоносцы

— С вами полетят четыре «як-девятых». Больше ничего и никого нет. Ни пикировщиков, ни штурмовиков. Со всего полка собрали только ваши четыре экипажа. Остальные в воздухе, вернутся не раньше чем через час. Пока их вооружат, заправят, крейсер, или как его там, за это время удерет. Нужно немедленно нанести по нему удар! Все! По самолетам!..

Весть о том, что Борисов и Богачев с товарищами вылетают топить линкор, облетела стоянки, и к торпедоносцам собрался почти весь технический состав. Люди молча наблюдали за приготовлениями летчиков, старались помочь.

Михаил уже собрался садиться в кабину и заправлял под подшлемник свои густые черные волосы, когда к машине торопливо подбежал Башаев. Его шея была забинтована, рыжие усы обвисли.

— Ни пуха ни пера, Миша! — пожелал он летчику.

— К черту, Дима! — улыбнувшись, ответил по традиции Борисов и удивленно спросил: — А ты почему не в постели?

— Не могу лежать, когда вы… все ребята в боях, — с трудом выговорил тот. — Ангина, что? Пройдет! Вот вы… Будь там повнимательнее, Миха! Вернись живым!

Дружеская забота тронула замкомэска. Он резко обернулся к командиру звена, схватил его за плечи, встряхнул:

— Ты что, Кузьмич? Впервой летим на корабли, что ли? Дадим прикурить этому «Шееру», будь уверен! Счастливо, друг! — Борисов еще раз обнял летчика и, дружески помахав рукой, твердо шагнул к трапу.

Два торпедоносца с двумя топмачтовиками в прикрытии четырех истребителей взяли курс на юго-запад.

Над морем опять держался туман. На Балтике туманы почти постоянны, недаром ее зовут туманной. Они занимают огромные площади и стоят, не двигаясь, сутками, а то и неделями. Но только над водой. Получалась любопытная картина: над берегом было безоблачно, сияла солнце, а рядом, в трех-пяти километрах — к воде плотно прижималась парообразная масса, верхняя граница которой достигала трехсот и даже пятисот метров.

Пилотировать самолет над туманом всегда сложно, но штурману вести группу еще труднее. Рачков научился определять направление, и скорость ветра по мелким признакам на поверхности моря — по волнам, пене, ветровым дорожкам. Туман все это скрыл, и потому уточнить вектор ветра, то есть его направление и скорость, необходимые для штурманских расчетов, в полете не удалось. А не зная ветра, очень трудно обеспечить надежность самолетовождения и точные данные для торпедометания.

И все же Рачков вывел группу в расчетный квадрат моря. Вражеские корабли обнаружили сразу; они шли походным строем-ордером всего в двух-трех километрах от кромки тумана. Впереди всех уступом следовали три больших тральщика. За ними — эскадренные миноносцы и дальше в окружении миноносцев и сторожевых кораблей возвышались громады двух крейсеров. Распустив белые буруны, немецкая эскадра торопилась на запад. Истребителей над ней не было.

— Миша! Это не «Шеер»! Это серьезнее! Тяжелый крейсер «Принц Ойген», а за ним легкий крейсер «Лейпциг»! — уточнил Иван Ильич. — Я был прав, в одиночку такие не ходят!

Борисов оглядел свою малочисленную группу, сказал:

— Принц — так принц! Все равно. Бьем по нему! — и подал в эфир команду. — Внимание, соколы! Удар наносим по головному! Богачев! Мне мешает эсминец! Займись им! Атака!

— Вас понял! Атакую?

Михаил развернул группу и, прижимаясь к верхней кромке тумана, внезапно выскочил на врага: «яки» ушли на высоту, а торпедоносцы крыло в крыло мчались на громады кораблей.

Немцы, как видно, меньше всего ждали появления советских самолетов с северной стороны. Вражеские зенитчики опомнились лишь тогда, когда вырвавшиеся вперед топмачтовики открыли огонь по кораблям охранения. Сначала ответили дежурные орудия, но с каждой секундой в бой включались все новые и новые установки, и вскоре все палубы, борта, крылья мостиков всех кораблей опоясались бешеными вспышками и дымами. Тотчас от орудий до самолетов протянулись, сплетаясь в замысловатую сеть, многие десятки цветных трасс. Вода покрылась частоколом всплесков. Воздух перед машинами зачернел клубами взрывов.

Во многих боях побывал Михаил Борисов, видел разную плотность огня. Но такую встретил впервые: гитлеровцы стреляли расчетливо, прицельно. Машину Борисова то и дело встряхивало, и она, казалось, трещала и стонала от пронизывающих ее крылья огненных шариков малокалиберных снарядов и пуль. Но летчик, сжав штурвал, уперся ногами в педали управления, маневрировал самолетом, упрямо продирался вперед. И вышел-таки на дистанцию торпедного залпа! Махина фашистского крейсера, его острый приподнятый нос уперся в нужную риску прицела, и торпеда, подчиняясь воле летчика, соскользнула с держателей и ушла в воду. А Михаил излюбленным приемом бросил машину вниз, успев заметить, как нос крейсера стал энергично поворачиваться в сторону — корабль пытался уклониться от торпеды.