— Пег, он не хотел, чтобы ты об этом узнала. Может, он и маленький, но у него есть своя мужская гордость. Мы с Дастином поговорили с ним. Ему уже лучше. Смотри, — он указал в окно, где мальчики играли на дереве, свесив ноги.
Каким-то образом их вид заставил ее задохнуться. Они так мило смотрелись вместе. Она раскинула руки, и давление в ее груди усилилось.
— Он не должен был с тобой об этом разговаривать! Он должен был поговорить со мной. Я его мать.
Мак провел ладонью по ее руке.
— Он знает, что ты шпыняешь шредер только в том случае, если сильно расстроена.
— Дерьмо. Он знает…
— Да.
— Мне хотелось что-нибудь разорвать на части, но это будет не хорошим примером, если я разрушу стул.
В уголках его зеленых глаз появились морщинки.
— Понимаю. Я обычно ходил на стадион и бил по мячу с такой силой, как только мог. Я даже гольф из-за этого не люблю. Эбби же начинала отдраивать ванную.
Плечи Пегги поникли. И все же ей хотелось закричать, нанести ущерб. Черт бы побрал Фрэнка за то, что он довел Кита до слез.
— И что же он сказал?
Мак приложил руку к сердцу.
— Я не стану разглашать тайну твоего сына. В глубине души, думаю, ты догадываешься.
— Его отец — полный придурок, и это разбивает ему сердце.
— Как и тебе.
Она задвигалась по комнате.
— Его отец-придурок больше не разбивает мне сердце, только своему сыну. Кит никогда не делал ничего плохого этому засранцу.
— На самом деле его отец-придурок разбивает тебе сердце каждый раз, когда говорит «нет» твоему сыну.
Ей пришлось сморгнуть слезы, она отвернулась. Почему он всегда так четко и ясно видит ее ситуацию?
— Так ты мне ничего не расскажешь?
— Если он захочет рассказать тебе, то расскажет все сам. Не торопи его. Знаю, тебе трудно в это поверить, но у Дастина доброе сердце. Он понимает то, что переживает Кит. Они… подружились сегодня.
Она сжала кулаки, не уверенная своим эмоциям по этому поводу.
— Иногда полезно узнать, что ты не единственный, кто прошел через что-то подобное.
Она дотронулась до своего ноющего горла.
— Ты никогда не рассказывал мне о…
— … потому что ты была слишком занята, выдвигая мне обвинения в избиении отца Дастина на глазах у всего города. Я не делюсь подробностями… никогда, но так как хочу, чтобы ты была в моей жизни, ты должна узнать всю историю.
Ее ноги задрожали. Нет, он не должен хотеть, чтобы она была в его жизни постоянно.
— Кажется мне нужно устроить стирку.
— Я никогда не выставлял тебе счет за это.
— Хорошо, но твой рассказ ничего не изменит.
— Продолжай твердить себе это. А теперь закрой дверь, — сказал он бархатисто-мягким и опасным голосом.
Дрожь поднялась по ее ногам к животу. Но она сделала, как он просил.
Он прислонился к столу, но даже она заметила, как напряглось все его тело.
— Эбби начала встречаться с первокурсником университета, когда училась в последнем классе школы. Он взял ее на студенческую вечеринку. Она немного выпила, и он изнасиловал ее. Она была девственницей. Она ничего не рассказала, даже мне, но когда узнала, что беременна, рассказала. Я хотел его убить. Отправился к нему домой. Он сказал, что это не было изнасилованием, что она была шлюхой, и ребенок может быть чьим угодно. Я дал волю кулакам. Остальное ты знаешь.
Она слышала подобные истории, будучи полицейским, но на этот раз, все было похоже, будто кто-то прожег дыру у нее в животе сигаретой.
— Почему его семья сняла с тебя обвинения? — спросила она срывающимся голосом.
Он развернулся из своей обычной позы, как пантера, готовая к нападению.
— Я угрожал выдвинуть обвинение в изнасиловании. Я знал, что у нас нет никаких доказательств, но они были довольно известной семьей в городе. Они не хотели, чтобы их имя было запятнано. Я сказал, что мы никогда не попросим у них ни пенни, если они оставят нас в покое. Они так и сделали.
— Если он так поступил с ней, то поступал так и с другими. Ты должен был выдвинуть обвинения.
— У нас не было доказательств, помощник шерифа, — резко произнес он. — Кроме того, Эбби не хотела, чтобы ее имя полоскалось в суде, она не хотела даже вспоминать об этом, и у нас не было денег на адвоката.
— Суд мог бы назначить вам городского адвоката.
— Верно, — усмехнулся он. — У них был семейный адвокат. Они бы съел нас живьем. Я не собирался заставлять свою сестру проходить через всю эту грязь. Иногда, несмотря на то, что ты веришь в закон, не совсем правильный путь.
От яда в его голосе волосы у нее на затылке встали дыбом. Она не хотела с ним спорить. Она изучала напряженную линию его губ, а также сжавшиеся мускулы на руках и груди сквозь простую футболку цвета лесной зелени.
— Прости, мне очень жаль.
Он испустил резкий выдох.
— Дастин не знает подробностей. Скоро мы ему все расскажем, но не так-то просто сказать все это ребенку.
Она отрицательно покачала головой.
— Совсем не просто, даже не могу себе это представить.
— Он знает, что что-то произошло, но не думаю, что догадывается, что все было так плохо. У меня кишки вырываются, когда я представляю, как ему будет больно. — Он отвернулся и уставился в окно.