Торжество похорон

Это жилище было меченым. Обычно так говорят о лице, судьбе, юноше. Где-то был начертан знак беды, совершенно незаметный, на краешке двери в левом углу или на стекле — случайным движением руки какого-то жильца. И весьма возможно, на первый взгляд он выглядел совершенно безобидно, и в первую секунду вы бы не обнаружили ничего странного: паутина на люстре (поскольку таковая висела в гостиной) или сама люстра. В доме пахло смертью. Опустив легонько руку на мошонку Эрика, Ритон мог умереть. Дом был заминирован. Скользил к смертоносному провалу. Если смерть такова, она сладка. Ритон уже не принадлежал никому, даже Эрику. Пальцы Ритона разжались, распустились, как солнечные лучи, и выпустили чувствительные листочки. Рука отдыхала. Голову он положил на левую руку, и очарование позы сказывалось на состоянии души. Он перебил не так много французов, то есть не так дорого заплатил за это мгновение. Если дом взлетит на воздух, значит, он весь заряжен. Если сгорит — воспламенит его любовь. С бесконечными предосторожностями Ритон вытянул из кармана носовой платок, не произведя ни звука, смочил его слюной и просунул себе в ширинку между слегка приподнятыми ногами, чтобы чисто вытереть «медный глаз».

«Думаешь, тебе туда вкатят заряд? А чем черт не шутит?» Он не так желал подготовиться к соитию, как к любви. Он немного потер, вытянул снова платок, чтобы смочить его посильнее, счастливый, что нос и губы впитают запах собственного пота и дерьма. Эти тайные и точно исполненные предосторожности наполнили его радостью.

Как ему бы и хотелось, вокруг здания и даже в нем самом, где трудились орды насекомых, народ зашевелился. К окнам приколачивали разноцветные бумажные гирлянды, к электрическим проводам привязывали цветы, от окна к окну протягивали цветные ленты, фонарики, красили в кромешной тьме ткань, женщины шили флаги, дети готовили для салюта порох и пули. Вокруг квартиры каждый прилаживал удивительный катафалк, собранный из ребяческих сочетаний сине-красно-белого, переплетавшихся более замысловато, чем в арабесках на переплетах, которые называют «богатыми». В ночи половина Парижа в молчании сооружала свежий костер для семерых мужиков и ребенка, вторая половина стояла на страже.

Его рука разжалась. Какая-то более твердая выпуклость сказала Ритону, что он коснулся лысака, и в его груди стало пусто.

«Ежели там непорядок — все: он не спит. И мне крышка».

Он решил оставить там свою руку, как мертвую. Уже счастье, что она там оказалась, но помимо воли пальцы шевелились, выискивая среди грубой ткани и твердой кромки, где там пуговицы, мошонка, лысак. Наконец они почувствовали мягкую теплую массу. Ритон приоткрыл рот. Несколько минут он напряженно пытался распознать свое счастье.

«Это приклад, что болтается у него между ног».

«Стоп, дальше не надо».