Торжество Ваала

— Ну, а вы что скажете? — обратился инспектор к соседу первого мальчика. — Можете объяснить нам, или тоже в молчанку играть будете?

— «Духовной жаждою томим», — начал было мальчик, но сейчас же запнулся и стал растерянно поглядывать на учительницу, мучительно стараясь в то же время выжать из себя какую-нибудь подходящую догадку, что такое могло бы значить это «духовной жаждою».

— Священником, верно, хотел быть, — высказался он, наконец, и сам обрадовавшись, что, — слава Тебе, Господи, кажись, додумался!

— Священником?!. Вот тебе на! — удивился Охрименко. — Почему же вы так полагаете? Почему священником?

— Да потому, как тут сказано «духовной»…

Инспектор строго взглянул на учительницу и укоризненно покачал головой, — и вам, дескать, не стыдно!

Агрономский даже потупился от притворного смущения, меж тем, как на растянутых тубах его так и мелькала многодовольная ядовитая ухмылочка. — «То ли, мол, еще будет, погодите!»

— Ну, а это что значит? — продолжал инспектор —

«Моих зениц коснулся он,—
Отверзлись вещие зеницы…
Моих ушей коснулся он,—
И их наполнил шум и звон».

— Как вы это понимаете? — обратился он вообще к старшему возрасту, пытливо посматривая то на того, то на другого из мальчиков. — Отвечайте, милые, кто может… Не бойтесь, бояться нечего, — ведь я не съем вас и не забодаю — мне только хочется знать, насколько вы усваиваете себе читаемое. Ну, кто же скажет?.. Живее, братцы, живее!

— Должно, затрещину дал здоровую, — домекнулся один из бойких.

— Что-о?! — выпучил на него глаза инспектор. — Затрещину?.. Благодарю, не ожидал! — иронически поклонился он учительнице. — Бог так сюрприз!.. Это вы как же, мой милый, додумались до затрещины-то? Объясните, пожалуйста, — любопытно.

— А как же?.. Известно, как ежели дать по уху, в ем сичас и зазвенит… и шум сичас в ухе сделается…

— Нет, не то, — рассудительно перебил его другой мальчик. — Нешто серафим станет драться! У ево и рук нет, а одни крылья, как на картинке показано, а это он чудо Господне, значит явил. Верно, тот был слепой и глухой, а потом стал видеть и слышать… Исцеление, значит.

Инспектор только плечами пожал, укоризненно заметив учительнице. — Какое жалкое развитие!

Тамара хотела было возразить ему, но он остановил ее, не дав ей сказать даже слова — Позвольте-с, разговаривать с вами мы будем потом, а теперь я желаю дойти до конца, чтоб наглядно убедиться в степени достигаемых школою успехов.

И он опять взялся за «Пророка» и дошел постепенно до «дольней лозы прозябания». Тут оказалось, что под «лозой» одни понимают лозняк, растущий у них по болоту, а другие — просто «лозаны, секутся которыми мужики промеж себя на сходе, али, может, розгу на ребят непослушных». Вообще, энергия учеников, чем дальше, тем больше все падала, и надежда постичь тайну прочитанного видимо у них слабела и исчезала. Когда же потребовалось объяснение на дальнейшие стихи, то одни из учеников старшего возраста оказались того мнения, то тот, кто все это сделал, должно быть, вовсе не серафим, а злой дух, и только нарочно прикинулся серафимом, — для обольщения, значит, — потому больно уж он над этим самым человеком тиранствовал и мучил его, и змею даже припущал к нему в рот, а дьявол, известно, еще в раю в образе змия был. Другие же высказывались, что это серафим, вероятно, казнил великого грешника за грехи его, за лукавство и празднословие, а третьи приходили в полное недоумение, что как де, мол, так, сказано тут «пророк», а между тем ничего он не напророчил… И где он, и кто он, — Бог его знает! [6]

— Какие, однако, грустные результаты! — с печально горькою усмешкой покачал головой Охрименко, обратясь к Тамаре. — Признаюсь, я возмущен до глубины души. В первый раз в жизни приходится еще слышать и видеть такое непонимание, такое грубое искажение и профанацию высокой мысли — и кого же? — Пушкина!.. Такое, можно сказать, невежественное глумление над нашим великим народным поэтом! И вам не стыдно?!

— Позвольте, г-н инспектор, — снова попыталась возразить ему Тамара. — Позвольте вам объяснить, они этого стихотворения не читали, и я им никогда не объясняла его, потому что смысл его нахожу слишком отвлеченным для их понимания. Такую вещь едва ли поймет и взрослый между простыми крестьянами, а это ведь дети, — примите во внимание.

— Позвольте-с, — возразил ей, в свой черед, Охрименко. — Эта книжка издана и одобрена для народного чтения в школах. Так-с? Против этого, надеюсь, вы спорить не будете?…

— Не буду. Но что ж из этого?