Торжество Ваала

— Вот изволите примечать, какая прокламация! — степенно обратился к инспектору Сазон Флегонтов, с видом обличающей укоризны и жалобы указывая на солдата. — Я уж неоднократно входил насчет его в суждение с крестьянами и более всего повторял слова с касаемым подтверждением о желании тишины и спокойствия от тому подобных и продчих сицилистов, а равно как и о благополучии, и даже самому ему говорил, что за хорошее ваше мнение насчет тишины и спокойствия, будьте мне другом. Кажется, уж достаточно, — чего бы лучше!.. А он, изволите видеть, как ценит, коловращение какое и невежество показывает! Вот каков народец анафемский ныне пошел! — Ироды препонтийстии, одно слово!

Сазон Флегонтов говорил с жаром, с увлечением, и сам казалось, заслушивался музыки своего красноречия. С тех пор, как имя его, в качестве «друга просвещения», было напечатано в знаменитой корреспонденции об учительском съезде; он, любя и прежде уснащать свою речь «образованными словами», стал после этого сыпать ими уже без всякого удержу, «как преосвященный человек», так что в разговорах его с «господами» зачастую невозможно было теперь доискаться человеческого смысла, а бряцал в них, как металл звенящий, один только бесшабашный набор случайных «образованных слов» да канцелярских оборотов речи. С мужиками говорил он по-прежнему — просто и толково, но с «господами» и с «телигенцией», — беда, да и только! И все это наделала одна статья в газете!

— И откуда вы взяли такого?! — возмущенно дивился, между тем, на Ефимыча инспектор. — Неужели нельзя было найти на должность сторожа приличного человека?.. Срам! Позор!.. После этого, порядочным людям в школу войти невозможно, чтоб не наткнуться на скандал!

— Позвольте, честь имея войти в форме доклада к вашему высокородию, — снова заговорил с подобающим достоинством Сазон Флегонтов, — допреж училища, он у нас, по обчественному присуждению, в ночных сторожах сидел при околице, но только ходит, бывало, ночью по улице, с деревянными орудиями, в испуганном положении, а потому сельский сход, заслушав, мнением своим приказали, согласно соизволения их высокоблагородия, господина Алоиизия Марковича, определить, что при старости лет, в сторожа при школе. Но теперь, очевидно, следует учинить над ним отдых и спокойствие, посредством привлечения к ответственности за нарушение обчественной тишины и благочиния специяльно в офецияльном месте, по имеемой статье уложения.

— Просто, вон его, и конец! — порешил Охрименко.

— Позвольте, вон — это само по себе, а впродчем, я его по подверженности должон предать к привлечению по инстанции мировых учреждений, за оскорбление, значит, моих привилегии, при исполнении служебных обвязанностей.

— Предавай, куда хошь! — махнул рукой Ефимыч, — мне что!.. Невидаль какая, место ваше сторожевское!.. Эка в ем сласть, подумаешь!

— Ну, однако, я вижу, нам лучше уйти отсюда, — заметил Агрономскому инспектор, — а то пререканья эти, чего доброго, дойдут у них еще и до драки, пожалуй. Что же касается вас, сударыня, — прибавил он в официально-холодном тоне, обращаясь к Тамаре, — то относительно себя вы получите на днях распоряжение. — Честь имею кланяться. Прощайте, батюшка! До свиданья, дети!

И г-н Охрименко, как за час пред сим вошел, так теперь и удалился из школы с одинаковым достоинством и сановитым видом. В своем участке, пред сельскими учителями и учительницами, он мнил себя великою особой.

XX. ЛЮДИ, ПОЗНАВШИЕ «В ЧЕМ СУТЬ»