Торжество жизни

Виктор Семенович Климов и его друг — молодой врач Введенский — заинтересовались странной болезнью, которая, видимо, не прекращалась, так как рисунок на теле больного непрерывно изменялся и через известные промежутки времени шелушилась кожа. Бактериологические исследования не дали положительных результатов — микроб "мраморной болезни" не был найден. Но Климов не сдавался: он был сторонником микробной теории заболевания и, желая доказать, что "мраморная болезнь" заразна, сделал себе укол водного раствора растертых чешуек кожи Трифонова. В тот же день и его друг, утверждавший, что эта болезнь нервного происхождения, сделал то же самое. Вскоре Введенский убедился, что болезнь заразна: на его теле появились такие же разноцветные пятна, как у Трифонова, а Климов сделал себе повторный укол.

Но его организм не воспринимал заболевания, не заболевали и другие врачи-добровольцы, желавшие исследовать "мраморную болезнь".

— Вы представьте себе, — рассказывал профессор Климов Степану, — чего я только ни делал. На протяжении месяца я брал у Трифонова по пяти кубиков крови и переливал себе. Он терпеливо переносил все, так как знал, что это нужно для науки. Я проделал все, что мог, но не заболел. Даже наоборот, случилось необъяснимое чудо: я вылечился от туберкулеза. Да, да, у меня с детства были слабые легкие, к тому же голодные годы студенчества, переутомление во время работы в госпитале, ну, словом, к тому времени у меня едва не начался открытый процесс… И представьте себе: я почувствовал, что состояние моего здоровья с каждым днем стало улучшаться. Легкие и сейчас у меня хорошие. Теперь, когда медицина шагнула так далеко, я объяснил бы это явление целебным действием перелитой мне от Петра Трифонова крови, но тогда я ничего не мог понять…

Профессор Климов умолк и, закурив трубку, стал смотреть в окно. Наконец, он повернулся к Степану, и Степан в его взгляде прочел, что не переливание крови подразумевал профессор, говоря о своем чудесном исцелении, — таким способом еще никто в мире не излечивался от туберкулеза.

— А что же ваш друг Введенский?

Профессор грустно покачал головой и, порывшись в ящике стола, протянул Степану фотографию молодого красивого человека с внимательными, добрыми глазами.

— Вот видите, таким он был до болезни. Увидев обезображенное лицо Введенского, невеста отказалась от него, и он стал яростным микробиологом. Он проделывал над собой такие опыты, что и сейчас страшно вспоминать. В то время вспыхнула эпидемия сыпного тифа, и академик Федоров начал работу над противотифозной вакциной. Володя Введенский многократно пытался заразить себя сыпным тифом, но все безуспешно… Тогда он начал прививать себе самые ужасные болезни: чуму, сибирскую язву, холеру — и не заболевал. Он стал каким-то неуязвимым человеком — болезней для него не существовало. Сейчас я готов объяснить это чем угодно: могучим врожденным иммунитетом, взаимодействием вирусов, — но в то время я ничего не понимал. Вот тогда-то я и поставил огромный вопросительный знак, на который вы обратили внимание.

Профессор взволнованно затянулся, не замечая, что трубка давно погасла, и помолчал. Степан в нетерпении готов был крикнуть: "Ну, дальше, дальше, профессор!"

— Да… так вот… Он приходил ко мне весь исколотый, бледный. Это было в восемнадцатом году, здесь, в этой комнате… Потом он исчез, а много позже я узнал, что на Украине действовал красный партизанский отряд Мраморного. По описанию я понял, что его командиром был именно Введенский… Я отыскал человека, который собственными руками похоронил его неподалеку от Харькова. Оказалось, что "неуязвимый человек" Владимир Введенский умер от гриппа-испанки.

Вскоре я потерял след и Петра Трифонова. Я заболел сыпным тифом, меня эвакуировали из Петрограда, и я так и не мог узнать, куда он исчез, мой необыкновенный пациент.

Но опять же — это было позже. А в тот период, когда Володя Введенский торжествовал свои первые победы над болезнями, мне в голову пришла дерзкая мысль: вирус "мраморной болезни" — теперь я уверен, что это вирус — очень трудно прививается на живом организме, но если уж приживется, то убивает все прочие микробы.

Болезнь прервала мои опыты. В двадцатом году, когда я возвратился в Петроград, Трифонова там уже не было.

В том же году я отыскал Якова Яковлевича Иванова — один из моих друзей случайно встретил его заметку о "мраморной болезни" в "Медицинском журнале".

Профессор Климов кивнул за окно:

— Недалеко отсюда, на Бассейной, была его квартира. Я пришел к нему и рассказал все. Он подтвердил симптомы, но разрешить моих сомнений не мог, ибо и сам достоверно не знал ничего, к тому же был тяжело болен и вскоре умер.

Так замкнулся необычайный круг. В память Якова Яковлевича я назвал эту болезнь болезнью Иванова, описал ее и просил всех врачей, которые столкнутся с ней, сообщить мне. Никто не отозвался. А жаль… Я очень рад, что вы заинтересовались именно этим вопросом, казалось бы, не имеющим никакого отношения к проблеме рака.