Торжество жизни

Может быть, Степан все же предпринял бы самую бессмысленную попытку к бегству, да запала ему в голову мысль заполучить чудесный антивирус или хотя бы уничтожить весь подземный город. Профессор Браун еще не закончил свои исследования. И Степан Рогов, выжидая удобный момент, настойчиво изучает физику и химию, вызубривает книгу профессора Брауна, юноша хочет любой ценой овладеть тайной антивируса, чтобы передать ее советским ученым.

Ах, как много непонятного в этой книге, как трудно найти в словаре соответствующие слова, как трудно понять, что же именно хотел сказать профессор!

"...Микробы - вечны. Они таковы, какими их создала природа в начале своего творческого пути, когда химические элементы случайно соединились в определенную комбинацию, уже в первый момент проявившую себя жизнеспособной.

...Живую молекулу можно рассчитать как механизм; можно добиться определенного сочетания атомов, составляющих ее, следовательно, можно создать жизнь искусственно. В этом нас убеждают волнующие опыты Стефана Ледюка, создавшего неподражаемые модели живой клетки; мы, преклоняемся перед Литлфильдом и Мартином Кукуком, создавшими "соляные существа";

мы до конца еще не разобрались, что же в сущности представляют собой нашумевшие "радиобы" Беттлера-Берке: механическую модель или же истинное проявление жизни в ее новой форме; но не вызывает сомнения утверждение, что хотя упомянутые ученые и защищали забытую проблему самозарождения жизни, они помогли нам поставить вопрос об искусственном воспроизведении условий, благоприятствующих химическому процессу, адэкватному первичному..."

Ах, как много непонятного в этих строках! Что такое "адэкватный"? Почему микробы "таковы, какими их создала природа", если существует дарвиновский закон отбора? Какие же это "определенные комбинации?"

Много, очень много возникает вопросов у Степана. Он хотел, чтоб книга профессора Брауна раскрыла ему секрет создания искусственных микробов. Может быть, хоть чем-нибудь удастся помочь профессору. Ведь прошел почти год, как старик рассказал о чудесном антивирусе, а успеха все нет и нет... И уже начинает закрадываться в мозг юноши беспокойная мысль о том, что, быть может, пройдут долгие годы, прежде чем Брауну удастся осуществить свой замысел. А если не удастся? Но Степан подавляет в себе сомнения. Антивирус должен быть создан, и он должен попасть в руки советских врачей!

Степан вновь склоняется над книгой. Скучное, непонятное, нелюбимое он затверживает наизусть, не зная, что почти все, написанное профессором Брауном в этой книге, никому не нужно, давно отброшено передовой советской наукой; не подозревая, что профессор Браун - ученик Пастера и Коха - вместе с ценными познаниями перенял у своих учителей все их ошибки, развил эти ошибки и идет дорогой, которая приводит в тупик.

Юноша не знает всего этого. Он медленно и напряженно штудирует абзац за абзацем, а черная стрелка часов неслышно движется по циферблату. Без пяти четыре. Степан подбегает к приемнику.

Здесь, в подземном городе, в затаенном углу Германии, еще глубокая ночь, а там, на востоке, в родной стране, начинается новый день. Вот еще минута - прозвучит величественная песня, диктор передаст последнюю сводку Совинформбюро, и Степан начнет высчитывать, сколько километров осталось пройти советским войскам до границ Германии.

Но сводку прослушать не удалось. На полуслове оборвалась торжественная песнь о Родине, и зеленый глазок, мигнув последний раз, погас. Степан бросился к приемнику, лихорадочно дергал за проводнички, проверяя прочность соединений. Он все еще надеялся, что можно устранить повреждение. Но вскоре понял - перегорела лампа.

Подавленный и угнетенный, Степан тяжело опустился на стул. В ушах еще звучали гордые, полные светлой жизнеутверждающей силы слова:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек.

Я другой такой страны не знаю...

Родная страна!.. Всплывали перед глазами безграничные колхозные поля с тяжелыми наливающимися колосьями пшеницы. Слышался торжественный грохот тракторов и комбайнов. Пахло мятой. Звучали песни - хорошие, радостные... По звонким рельсам, громыхая, день и ночь бежали составы, и можно было сесть в любой поезд и поехать куда хочешь: и в солнечную Грузию, и в суровое, манящее Заполярье... Степан не был ни в одном большом городе, кроме Харькова, но он знал всю страну. Пионерский отряд Алексеевской семилетки переписывался с пионерами Москвы, Ленинграда, Тбилиси. Степан не был в столице, но с закрытыми глазами мог нарисовать Кремль. Степан видел Сталина только на портретах, но представлял его так реально, как родного отца. Ему казалось, что когда-то давным-давно товарищ Сталин вошел к ним в дом, поднял его, маленького Степана, высоко-высоко и сказал: "Расти, большевиком, мальчик!"

Может быть, это был сон, а может, так говорил отец, но в то печальное утро, когда вдруг умолк приемник, Степан искал поддержки, лишь теперь поняв до конца, чем был для него голос Родины.