Торжество жизни

— Э, Таня, я вижу, что ты не понимаешь, в чем суть. То, что ребята работают в лабораториях, — очень хорошо. Хорошо, что ими руководят опытные научные работники. Но это подготовка ин-ди-ви-ду-аль-ная! Понимаешь? Они привыкают мыслить и работать в одиночку. А это плохо, тем более, ты сама говоришь, что одиночество Рогову противопоказано. Пусть работают в лабораториях, но о своих успехах они должны докладывать всем нам… В общем, поговори с Карповым и Роговым. Или нет, я поговорю сам. А в Микробиологический институт придется позвонить.

Таня уходила от парторга в плохом настроении. Конечно, парторг был прав: она сама способствовала отрыву Степана и Коли от студенческого коллектива. С увлечением занимаясь в кружке, она все же считала, что это несерьезно, что занятия в кружке — начальная ступень, после которой можно приступить к настоящей научной работе. Но оказывается, что это одно и то же: работа в кружке должна сочетаться с работой в лаборатории. Надо будет поговорить с Роговым и Колей.

Но за нее в этот вечер говорил профессор Кривцов:

— Нет, Степан, — научный кружок студентов вовсе не детская игра в науку. Это серьезная подготовка к будущей научной деятельности — такая же, как и твоя работа в этой лаборатории. А ведь ты здесь не открываешь ничего нового, ты только усваиваешь то, что было создано до тебя.

— Но, Иван Петрович, ведь я смогу это же самое прочесть в книгах… И даже гораздо полнее.

— Полнее? — Профессор неосторожно нажал на предметное стеклышко, сломал и, резко отбросив осколки в сторону, выпрямился: — А это еще неизвестно… Неизвестно! Что ты знаешь, например, о народной медицине? О тех зельях, которые нужно было варить обязательно в новолунье, в пустой риге, с приговорами и нашептываниями? Ты скажешь — вздор? Знахарство? Нет, дорогой, тут дело глубже! Новолунье, пустая рига, нашептывания — абсурд, ясно. Это дань темного человека своему невежеству. Но отбрось все это, вникни в то, что человечество выстрадало свою домашнюю медицину за многие столетия, ценой многих ошибок, ценой многих жизней, и тебе станет понятным, что не все в народной медицине наивно и глупо, как полагают некоторые слишком уж «ученые» люди… Да знаешь ли ты, что и современная фармакология половину всех препаратов получает из растений — из всех этих «волчьих глаз», «марьиных корней» и тому подобных? Знаешь ли ты, наконец, что даже сейчас есть такие изумительные народные средства, с которыми пока что не могут конкурировать лучшие лекарства? Что ты знаешь, например, о чесноке? Ты слышал о пенициллине и карболке, о сульфамидных препаратах и об иоде… А знаешь ли ты, что палочка Коха — возбудитель туберкулеза, — которая остается живой в пятипроцентном растворе карболки в продолжение суток, может быть разрушена испарениями обыкновенного чеснока в триста раз быстрее — за пять минут! Не знаешь?.. Э, да ты многого не знаешь! Вот если ты подготовишь для кружка доклад о народной медицине, я, как содокладчик, расскажу один случай из своей партизанской практики. Случай такой, что ахнешь!

Степан всегда удивлялся профессору Кривцову: Иван Петрович обладал поразительной способностью убеждать и заинтересовывать. Еще полчаса назад, когда речь зашла о студенческом научном кружке, Степан думал, что это ненужная затея, пустая трата времени. Но теперь… Да ведь это действительно интересная, никем еще не разработанная тема!

Степан увлекся этой темой. Он рылся в библиотеках, отыскивая лечебники двухсотлетней давности, выспрашивал у всех знакомых о простейших средствах; написал Кате, и Катя, затратив немало труда, собрала для него множество домашних рецептов лечения ревматизма, чирьев, простуды, ожогов, нарывов и других заболеваний.

Отбрасывая явно абсурдное, основанное на предрассудках, Степан кропотливо отбирал все ценное, соответствующее действительно испытанным, научным методам лечения. Его работа, конечно, еще мало напоминала настоящее исследование, но постепенно в мозгу Степана вызревала мысль: очень многие из народных средств давали препараты, аналогичные препаратам химиотерапии — отрасли медицины, которая начала развиваться лишь недавно и которая породила и пенициллин, и грамицидин, и саназин.

А профессор Кривцов, добродушно посмеиваясь, говорил:

— Вот видишь, Степан, не обо всем можно прочесть в книгах. Знай, что если тебе удастся подготовить хороший доклад на эту тему, тебя придут слушать даже профессора. А ты вот попробуй объяснить такое интересное явление…

И Степан производил опыт — несложный, но почти необъяснимый: в обыкновенную нестерилизованную кастрюлю он клал крупно порезанные куски мяса, купленного в магазине; рядом ставил обыкновенный немытый стакан с тертым хреном и закрывал все это стеклянным колпаком. И обыкновенное мясо начинало вести себя очень странно: в жаркие летние дни оно не портилось несколько недель.

А чеснок? Он творил чудеса! Испарениями, полученными от одного грамма чеснока, можно было убить, по расчету Степана, несколько килограммов страшнейших бактерий.