Торжище брака

После продолжительного молчания Кадерстедт вдруг выпрямился и, схватив руку молодой девушки, крепко пожал ее.

— Благодарю вас, дорогое дитя, за тот луч света, которым ваш приход осветил мои последние дни! Теперь я примирился с прошлым, и ваш чистый образ уничтожил преграду, до сих пор стоявшую между мной и любимой женщиной. Говорите же мне о вашей матери, о ее последних днях, а также о вашем отце. Очень ли он грустит о потере этой несравненной женщины?

Тамара в замешательстве опустила голову, и грустное выражение появилось на ее красивом лице.

— Конечно, он очень жалеет маму, но теперь он женат на другой.

— Женат?.. На ком? — спросил Олаф, сдвигая брови.

— На одной французской актрисе, Люси Морен. От нее у него есть дети: мой брат и моя сестра.

Выражение гнева и презрения исказило лицо Кадерстедта.

— Негодяй! Так ты только для того отнял ее у меня, чтобы принести в жертву какой-то комедиантке! — прошептал он, забывая о присутствии молодой девушки и снова погружаясь в глубокое молчание. Тамара со страхом следила за выразительным лицом старика, на котором отражались все его душевные муки. Наконец, Кадерстедт вздрогнул, провел рукой по лбу и, желая, вероятно, дать другое направление разговору, указал на прекрасный олеандр, стоявший на окне.

— Взгляните, Тамара, на это цветущее деревце! Это отпрыск того самого олеандра, который я и ваша мать посадили в день нашего обручения.

— Сорвите мне один цветок. Я отвезу его на могилу моей матери как видимый знак вашего прощения, — вскричала с живостью молодая девушка.

— В таком случае я дам вам все растение и попрошу вас посадить его на могиле моей дорогой Свангильды. Это будет знаком моего прощения и любви.

С этими словами он наклонился и прижал к губам один из цветков, причем Тамара заметила, как слеза скатилась на зеленые листья олеандра. Мало-помалу старик успокоился и в дружеской беседе расспросил молодую девушку о ее прошлой жизни, о планах на будущее, а также о матери и подробностях кончины последней. Когда настало время расстаться, Кадерстедт привлек к себе дочь изменившей ему невесты и запечатлел на ее лбу поцелуй.

— Не обижайся на эту отеческую ласку, дорогое дитя — вестница мира и прощения, — сказал он с волнением. — Да защитит Небо твою чудную головку и твое чистое сердце от всякого несчастья и разочарования! Но если тебе когда-нибудь понадобится помощь преданного друга, то вспомни обо мне и смотри на меня, как на твоего близкого родственника.

К вечеру этого же дня садовник принес обещанное растение, уже тщательно упакованное для дальнего пути. Тамара дала себе слово внимательно следить за ним в дороге и в то же время решилась ничего не говорить отцу о встрече с Олафом, чтобы не возбуждать в нем тяжелых воспоминаний.

Следующие дни все целиком были заняты приготовлениями к путешествию, которое несколько ускорила телеграмма ее отца, слегка изменявшая первоначальные планы. Ардатов извещал, что очень важное дело мешает ему лично приехать за дочерью, но что по его просьбе одна русская дама, тоже ехавшая в Петербург, согласилась взять ее под свое покровительство.

Молодая девушка была очень недовольна и грустна. Путешествие в обществе этой незнакомой дамы было для нее в высшей степени неприятно, а разлука с семейством, к которому она так привязалась, наполняла печалью ее сердце. Скоро Фанни, ее верная камеристка, будет единственным существом, с которым ей можно будет вспоминать своих далеких друзей и поговорить на шведском языке, сделавшемся для нее таким же близким, как и ее родной. Эта Фанни, ровесница Тамары, была дочерью скромной портнихи, работавшей на госпожу Эриксон. Смерть отца-гравера, последовавшая после продолжительной болезни, разорила это многочисленное семейство. Чрезмерные расходы, вызванные болезнью мужа, повлекли за собой долги, и несчастная вдова готова уже была продать свое последнее имущество, когда к ней на помощь явилась Тамара.

Получая много денег от отца, молодая девушка великодушно помогла этому бедному семейству, о несчастьях которого она узнала от Эвелины. Она уплатила все их долги, приняла на себя заботы об образовании двух мальчиков, а старшую дочь, Фанни, оставила при себе в качестве камеристки. Испытывая чувство благодарности, последняя всей душой привязалась к Тамаре и считала за большое счастье, что может следовать за своей благодетельницей.

В самый день отъезда, когда Тамара еще одевалась, к ней в комнату вошла Эвелина и, отослав Фанни, усадила свою воспитанницу рядом с собой на диване.