Тоскин

— Ну, обыкновенное платье… — Тоскин потёр лоб. — Раньше, когда я привозил из Москвы или из Якутска ей подарки, бывало, радовались вместе. Даша всегда меня хвалила: «У тебя неплохой вкус. Покупаешь то, что надо». Ну, а тут вот в раймаге продавались красивые платья, кажется, рижской фабрики. Даша после уроков забежала в магазин, но платья не смогла купить — все разобрали. Очень она расстроилась. Назавтра я позвонил председателю райпо и велел одно платье из оставшихся на складе принести ко мне. И вот поздно возвращаюсь с работы, открываю дверь и кричу:

— Даша!

Мои все выскочили в коридор. Испугались крика. Даша даже побледнела.

— Что, что случилось, Кирик?

— А ты закрой глаза.

Я развернул платье и накинул ей на руку. Ну и началось тогда! Прижав платье к груди, Даша от радости закружилась на месте, бросилась мне на шею, поцеловала в щеку. Может, впервые поцеловала меня при детях.

Утром Даша пошла в школу в новом платье.

Возвратился с работы. «Добрый вечер!» — говорю. Не отвечает. Стоит у окна спиной ко мне.

Думаю, заболела, что ли? Но почему же встречает так неприветливо?

И вдруг Даша резко повернулась ко мне. Я был поражён отчуждённостью, с которой она смотрела на меня.

— Что с тобой? — удивился я.

Жена взяла со спинки стула платье:

— Где ты платье достал?

Только и всего-то! Я с облегчением вздохнул:

— Даша, напугала-то ты меня… — и засмеялся. — Не воровал. За свои собственные деньги брал.

А она смотрит на меня в упор и твердит своё: «Где достал?»

Я разозлился: из-за какого-то платья такое устраивать. Но взял себя в руки, решил превратить всё в шутку.

— Не воровал. Не грабил, — прижав ладони к груди, поклонился ей. — Если не веришь, у меня есть живые свидетели.

— Не кривляйся! Правду говори.

Мелкие стычки и раньше в семье, конечно, были. Ну, например, с этим говорил не так, того ненароком обидел. Ну что ж, виноват так виноват, признавался в своей оплошности, принимал её замечания. Такие недоразумения рассеивались без следа. Я тебе так скажу: люди, которые живут, не зная разногласий, сплошная тишь да благодать, безразличны друг к другу. Но тогда я понял, что должен сказать ей правду. Поэтому объяснил ей, что платье было принесено со склада.

Жена ладонью закрыла глаза.

— Так и знала… А я-то, дура, думала вчера: «Опоздал потому, что в магазине задержался», — пробормотала она и, достав из шкафа платье, положила его на мою кровать.

Ночью Даша наконец объяснила мне, что произошло. Учительница, которая позавчера стояла вместе с ней в очереди и которая тоже не купила платье, увидев её в обнове, при всех заговорила возмущённо: «Жена тойона… Где уж нам равняться с ней! Только для вида стояла в очереди, ей, видно, платье прямо на дом доставили».

По щекам Даши текли слёзы.

— Со стыда хоть сквозь землю провались. Такое ощущение, будто платье горит на мне. Насилу дотянула до большой перемены, потом побежала домой переодеться. Кирик, золотой мой, больше не делай так. Никогда! Давай жить как все люди, не хочу я никаких привилегий, прошу тебя, родной!

— Да пойми ты, — говорю ей, — председатель райисполкома не имеет свободного времени, чтобы стоять в очередях.

А она знай себе твердит:

— Нельзя… нельзя… Чем ты лучше других? Должностью? Должность на это права не даёт, наоборот, обязывает тебя пресекать такое. Нарушая законы, как же ты сможешь требовать, чтобы другие их соблюдали?!

…Так вот, чтобы вернуть прежний мир да согласие, решил не обращать внимания на её капризы, по-всякому ублажать её старался. Из командировок привозил ей гостинцы, отрез какой на платье, кофточку нарядную, её любимые лакомства, но она как-то перестала радоваться подаркам или делала вид, что всё это её не интересует. Нет, неправильно сказал, что делала вид. Она действительно ничего от меня принимать не хотела. Заимела привычку не надевать купленные мною вещи, не брать в рот мои гостинцы. Дети только лакомились. Живём одной семьёй, где уж тут делить на твоё и моё, но она строго соблюдала этот ею же самой установленный порядок. И у меня нервы есть, и у моего терпенья был предел. Стал раздражителен, вспыльчив. Думал про себя: «Ну, погоди, посмотрим, долго ли ты выдержишь», — посмотреть-то посмотрел, да ничего не высмотрел… До последнего дня нашей совместной жизни так и вела двойное хозяйство.

Но не думай, что мы ссорились, цеплялись друг к другу, нет! Порой бывали, как в молодые годы, друг к другу ласковыми, нежными, словно жених и невеста, которые встретились после долгой разлуки. Но и в те добрые часы жена вдруг, умолкнув, всматривалась в меня, обжигая внимательным, изучающим взглядом. То целует, а то лежит рядом и молчит, глядя на тёмный потолок комнаты. Однажды, помню, не выдержал я, вспылил: «Вспоминаешь кого, даже слов моих не слышишь?!» Ревность… она такая, даже если ревновать не к кому, ревнуешь к себе прежнему, ведь любила когда-то… Да ладно. Чего уж об этом говорить… Не надоел ли я тебе?