Тостуемый пьет до дна

Звучала музыка Брамса. За окном падал снег. Михаил Константинович стоял у окна ко мне спиной, и я впервые увидел, что мой мастер, всегда прямой и подтянутый, сейчас по-стариковски сутулится.

В следующий раз «Верное сердце» Брамса я послушал через несколько лет, когда взял пластинки из коллекции Калатозова у его сына, моего друга Тито, чтобы переписать их на магнитофон. Михаила Константиновича тогда уже не было. Сердце.

По Волге

Родольфо Сонего с женой Аллегрой и сыном Джулио прилетел в начале мая. И мы с Токаревой, с двумя переводчиками, Вартановым и Серовским, с директором будущего фильма Карленом Агаджановым и с семейством Сонего поплыли по Волге на пароходе.

Из той поездки мне запомнилось, что Джулио ел арбузы с горчицей, Аллегра записывала все слова, какие слышала, и потом выясняла, что они означают (таким образом она изучала русский язык). А Сонего — автор сюжетов многих знаменитых итальянских фильмов («Рим в 11 часов», «Похитители велосипедов», «Журналист из Рима») — предлагал сюжеты, и они были интересны, но мы говорили, что в Госкино это не пройдет.

Корабль был туристический, время от времени причаливал к берегу, чтобы пассажиры могли порезвиться и искупаться. И каждый раз матросы бегом несли стол, стулья и машинку, устанавливали их в тени деревьев, подальше от купающихся. Агаджанов звал:

— Сценаристы! Садитесь, пишите!

Он, как опытный производственник, понимал, что времени крайне мало, а мы только стоим на палубе, треплемся, треплемся и не написали ни строчки!

— Вернемся в Москву, напишем. Здесь тесно, душно и шумят! — объяснял я.

Вот он и организовывал — простор, прохладу и тишину.

Так и доплыли до Волгограда. Приятное было путешествие!

Между прочим. После этого на Волге я был в 1999 году, когда мы снимали фильм «Фортуна». Все изменилось. Не было роскошных трехпалубных теплоходов с шумными интуристами. Не было бесконечных танкеров и барж. Не было веселых людных деревень.

В затонах гнили проржавевшие остовы. Деревушки опустели и почернели... Остались древние старики и старухи. А на них, почти на каждом, по-английски написано: «Adidаs», «Nike», «Coca Cola».

Идет по мертвой деревне старик в облезлой ушанке, в подшитых валенках, в застиранной фуфайке, а на груди его красуется жухлая надпись: «Мanhattan Bank».

Лезгинка

Мое первое путешествие по Волге состоялось, когда мне было пять лет, и мама взяла меня в турпоездку на пароходе по великой реке. Когда осматривали Кострому, мама сильно подвернула ногу, поэтому ходить не могла и лежала в каюте. Я услышал, как она говорила соседке по каюте, что из-за ноги не успела получить в Костроме перевод и просила одолжить нам рублей пять до Москвы. Но я знал, что брать деньги в долг нехорошо. «Надо жить по средствам, — говорила моим родителям бабушка, когда они в очередной раз звали гостей. — Главное — не залезать в долги». Я решил заработать деньги сам. Вышел на палубу и стал спрашивать пассажиров, хотят ли они посмотреть, как грузины танцуют лезгинку. Они хотели. «Асса!» — выкрикнул я, расставил руки и побежал по кругу. Публика была доброжелательна к юному джигиту: улыбались, хлопали в такт, подбадривали выкриками. Закончив танец, я подпрыгнул и упал на колени. Потом снял тюбетейку и обошел зрителей. Набрал полную тюбетейку мелочи (а кто-то даже бумажный рубль положил) и отнес маме:

— На! Не влезай в долги!

Мама очень огорчилась:

— Не делай так больше никогда. Ты нас с папой этим позоришь.

А потом, сильно хромая, она ходила по кораблю, выясняла — кто сколько дал, и раздавала деньги. Мне было обидно. Я понимал, что мама поступает очень глупо, — я так старался ей помочь не залезать в долги, даже коленки содрал, а она все пускает на ветер!

Но я промолчал: зачем спорить с женщиной, у которой болит нога.

О соле мио!

Из Волгограда мы полетели в Грузию, в Тбилиси, и там нами занялись мои друзья. На пятый день, когда после очередного застолья на пресс конференции Аллегру спросили, как ей понравилась Грузия, она сказала, что Грузия очень красивая страна, очень красивые люди и красивая еда. Но они так долго сидят за столом, «что у нее сейчас очень болеть ее жопа». (Изучение живого языка принесло свои плоды.)

На следующий день мы уклонились от приглашений и на двух машинах поехали в Мцхета, показать гостям старинный грузинский монастырь Джвари (это о нем писал Лермонов в поэме «Мцыри») и другие памятники архитектуры. Когда все осмотрели, я решил угостить гостей хинкали. И мы повели их в ресторанчик «Над Курой», который славился своими хинкали (грузинские большие пельмени). Пришли — а там пусто. Ни одного человека, только унылый официант.

— Хинкали нет и не будет. Повара посадили, — печально сообщил он.

И мы поехали дальше — вверх по течению Арагви по Военно-Грузинской дороге в городок Жинвали. Но там в ресторане тоже никого не было, тоже повара посадили.

Я предложил пойти на рынок, купить сыр, зелень, горячий хлеб и поесть где-нибудь на пленэре.

— Как сыр, зелень? — возмутился Агаджанов. — Едем в Пасанаури, там тоже умеют хинкали готовить. Обещали хинкали — надо угостить хинкали! Они гости!