Тот, кто ловит мотыльков

Без собаки Маша не чувствовала бы себя и вполовину так уверенно. Пёс, трусивший чуть впереди, как бы придавал ее затее характер обычной прогулки. Дама с собачкой. Отчего бы благородной даме не прогуляться со своим верным псом в ближайшую дубраву?

Скажем, полтора километра.

Ровно столько отделяло Таволгу от кладбища.

Возле развалин церкви Маша, гуляя, видела старые могильные плиты. Под ними упокоились священники и члены семьи купца Афанасия Дубягина, щедро жертвовавшего на нужды прихода, – чтобы разобрать его фамилию, Маша долго вглядывалась в полустершуюся надпись.

Но жителей Таволги хоронили на официальном кладбище.

Извилистая дорога привела ее под своды леса. До места назначения, если верить гугл-карте, оставалось совсем немного. На всякий случай Маша подобрала увесистую палку и свистнула Цыгана, чтобы не отбегал далеко.

Беспокоили ее не сами могилы и, уж конечно, не их обитатели, спящие вечным сном. При кладбище жил сторож.

Его самого Маша еще ни разу не встречала. Имени у этого человека как будто вовсе не было, только фамилия – Климушкин: мягкая, безобидная фамилия, тянется в середине тоненько, словно детский голосок, а затем подпрыгивает небрежно подброшенным камушком. Клиииииимуш-кин!

Сторож был фигурой загадочной. Он жил на отшибе, хотя мог бы занять один из десятков пустующих домов в Таволге. Все были бы только рады: в тех условиях, в которых оказались таволжане, они были вынуждены сбиваться вместе, как пингвины, а на плаву их держала взаимовыручка. Здесь Климушкин тоже был незаменим: его призывали, когда требовалась помощь, связанная с тяжелым физическим трудом. Покосившийся забор у Пахомовых стоял только благодаря Климушкину, и с ульями Валентину Борисовичу помогал тоже он.

Климушкин мог оказаться кем угодно. Например, человеком, не любящим чужаков. Именно на этот случай Маша взяла с собой проводника – Цыгана. Пес должен был засвидетельствовать ее благонадежность; она всерьез на это рассчитывала.

Развалюха, где жил сторож, бросилась ей в глаза раньше, чем само кладбище. Кирпичный дом в одно окно, заросший плющом, притулился у входа, обозначенного ржавой аркой. Маша, подойдя, вежливо спросила в пространство, на месте ли хозяева, но ответа не получила. Климушкин то ли ушел, то ли не желал отвечать. Пес вел себя спокойно, и Маша двинулась за ним.

Она сразу убедилась, что сторож действительно ухаживает за могилами. Дорожки были расчищены. Маша ожидала увидеть повалившиеся кресты, но их не было вовсе. На могилах цвели бархатцы, их резкий горьковатый аромат плыл над кладбищем. Под ногами в траве покачивались поздние ягоды земляники, в воздухе вилась лесная мошкара.

Цыган вопросительно посмотрел на Машу. Еще один кусочек мяса перекочевал из пакета в ее кармане в его пасть.

– Подожди меня здесь, дружочек, – сказала Маша. – Я пока осмотрюсь.

Пес, потоптавшись, улегся в траву и зевнул. Маша неторопливо пошла по дорожке, выхватывая взглядом фамилии с надгробий.

Когда солнце коснулось макушек деревьев, она потерла воспалившиеся от усталости глаза и села прямо в траву рядом с дремавшим псом. Полтора часа она бродила, расширяя круги, и теперь с уверенностью могла сказать, что Марины Мякининой на кладбище нет.

«Это еще ни о чем не говорит. Родственники могли похоронить ее в другом месте».

Спросить бы у сторожа, но он так и не появился.

– Пойдем домой, Цыган.

10

Перед отъездом Татьяна познакомила Машу со всеми соседями. Маша записала их имена в тетрадку. Первым, выделенным в красную рамку, там стояло имя Полины Беломестовой.

– Она негласная староста Таволги, – сказала Татьяна. – А может быть, и гласная, я не знаю, как у них здесь дела обстоят.

– Ты здесь живешь уже год и не знаешь, как у них обстоят дела? – Маша насмешливо выделила «у них».

Татьяну это не смутило.

– Не хочу погружаться в хитросплетения их отношений. Во-первых, неинтересно. Во-вторых, начнешь – завязнешь в этой топи. Кто кого когда обидел, кто кому что остался должен… Нет, спасибо. У меня как-то сама собой выстроилась с ними дистанция. Меня это устраивает. Их, надеюсь, тоже. Вон дом Беломестовой, почти пришли. Подожди, докурю.

Маша посмотрела искоса на бывшую приятельницу. Татьяна выглядела спокойнее и увереннее, чем когда-либо. Прежние жалобные интонации, приглашавшие «Пожалей меня, раздели мои страдания», сменились медлительной, флегматичной манерой. Она снова курила, и курила много, перестала красить свои черные волосы, чтобы скрыть седину, носила заляпанный краской мужской комбинезон из магазина рыболовных принадлежностей, меньше говорила и больше смеялась.

– Не вздумай назвать ее Полей. Она Полина, Полина Ильинична.

Маша заверила, что не собиралась называть незнакомую женщину Полей.

– Даже если вы выпьете и она будет настаивать, – все равно не называй.

За этим предупреждением крылась какая-то загадка.

«Будет меня спаивать и требовать называть ее Полей», – думала Маша, идя к Беломестовой. Цыган проводил ее до перекрестка, но затем побежал к церкви привычным путем.