Тот, кто ловит мотыльков

Они сидели в комнате самого Медникова. Свой просторный, со вкусом обставленный кабинет Медников насмешливо обозвал будуаром. Что-то здесь и впрямь было от будуара: атласные розовые портьеры, узенький, совершено дамского вида стол-бюро, наконец, огромная трехстворчатая лакированная ширма в стиле «шинуазри» – черная, блестящая, с тускло светящимися в лаке золотыми бабочками и колосками; она закрывала кровать. Медников мимоходом обронил, что у него была квартира в Москве, но он ее продал – «в ней нет необходимости, я все больше времени провожу здесь, в кругу семьи».

На полках выстроились солдатики наполеоновской армии.

Лев Медников раскинулся в кресле у окна, положив ногу на ногу и демонстрируя сыщику замшевые туфли дивного горчичного оттенка. Он выглядел как человек, позирующий художнику. «Портрет артиста больших и малых академических театров». Поразительно расслабленный у нас братец, подумал Макар. Женщины любят таких мужчин, вальяжных и обаятельных, широко ухаживающих, мелко живущих. Чем он, интересно, занимается?

– Чем вы занимаетесь, Лев Леонидович?

Недовольный тем, что сыщик проигнорировал его замечание о прекрасной матери, Лев Леонидович ответил, что может позволить себе уже ничем не заниматься.

– Стяжал годами беспорочной службы, – объяснил он.

– Где служили? – спросил Макар с видом круглого идиота.

– Хм. Это, юноша, выражение такое. В разных присутственных местах служил, работал на пользу государства, страны своей, России!

«Проворовавшийся чиновник, что ли?» Некоторая легкая разболтанность присутствовала в Льве Леонидовиче. Он уже начал оплывать, но не лицом, как его сестра, а фигурой. Великолепная точеная голова сидела на вяловатом, местами пухлом теле, Илюшин наметанным взглядом определял эту вялость, телесные излишки, несмотря на то, что Лев Леонидович был прикрыт просторной рубахой, мягкими широкими брюками, трикотажным жакетом, выглядевшим так, словно его вязала неумелая подслеповатая бабушка и, следовательно, обошедшимся Медникову недешево. Жакет, при всей его нелепости, очень ему шел.

По словам Медникова, первую половину дня он провел в Москве, вернулся только к обеду. Оксану он застал выезжающей из ворот, помахал ей издалека и вернулся к своим делам.

Ни в самом коттедже, ни на ограде не было камер слежения. Илюшин чертыхнулся, узнав об этом. Второй раз он чертыхнулся, когда выяснилось, что у соседей камеры есть, но направлены строго на свои ворота. Охват у них был такой узкий, что засечь выезжавшую от Баренцевых машину они не могли.

Илюшину требовалось знать точное время, когда Оксана покинула «Родники».

Он дошел до въезда в СНТ, где стояли камеры, поговорил с охранником и сказал про себя нехорошее об охранной фирме, отвечавшей за безопасность обитателей «Серебряных родников». Запись сохранялась всего двое суток.

Приходилось пока, до результатов Бабкина, полагаться на слова Медникова.

– Почему вы сказали про Баренцева «воробьиный полет»?

– Так Баренцев он только по Оксане, – засмеялся Лев Леонидович. – А на самом деле он у нас Голубцов. Выходит, не прав! Голубиный полет, го-лу-би-ный!

– Они официально не расписаны с Оксаной?

Медников всплеснул руками.

– Нет, что вы! Чтобы такая женщина как Оксана, дитя Запорожья, плоть от плоти его, поймите меня правильно, не зарегистрировала брак, захомутав нашего умника Юрика? Никогда! Исключено! Только замужество, только хардкор. – Он довольно рассмеялся. – Однако Юрик напрасно взял ее фамилию. Не нужно было этого делать. Власть имени, знаете, и все в таком духе. Вроде бы схожее звучание: Баренцев, Голубцов! – Он поцокал, перекатывая звенящие фамилии на языке. – Но между ними пропасть, пропасть!

– Оксана родом из Запорожья?

– Они с Жанной родились там, росли, учились. Она закончила… дайте вспомнить… Запорожский национальный университет, специальность «банковское дело», если не ошибаюсь… Или не закончила, а бросила на четвертом курсе? Не помню! Приехала в Москву покорять столицу, вернее сказать, сбежала, ха-ха-ха! Но я ее одобряю! Оксанкина пассионарность меня всю жизнь восхищала. Я-то, поймите правильно, избалованный московский мальчуган: любящие мама с папой, художественные галереи с раннего детства, кружки, музеи, в цветаевский ходил как к себе домой – я имею в виду музей изобразительных искусств. В МГУ поступил на политологию с первой попытки. Оксана решила: надо прорываться к хорошей жизни! Диктум эст фактум! Мы, само собой, приютили ее, она у нас прожила три или четыре года, прежде чем встала на ноги. Конечно, боготворила моих родителей. Руки им целовала. Сколько бы она денег отдала за съем, можете посчитать! А мыкаться по чужим углам – то еще испытание… Тем более юная девушка, красивая, бедная… Но пробивная, пробивная. Этого не отнимешь. Да и зачем отнимать, нам и при своем неплохо, ха-ха-ха!

– А Юрий Алексеевич? Тоже из Запорожья? – наивно спросил Илюшин. Он уже знал, что Баренцев родился и вырос в Москве, но хотел посмотреть на реакцию Льва Леонидовича.