Тот, кто ловит мотыльков

Макар Андреевич, поправила она себя, лучше называть его полным именем, с отчеством, и вот, кстати, интересный вопрос: сколько ему лет?

– Легкостью. Необычностью. Оксана была в амплуа простушки, но при этом сразу становилось ясно, что это именно амплуа, что она совсем не простовата и не глуповата. В ней ключом била жизнь. И еще – смешно! – тем, что ей сразу понравился Юрка. Оксана как-то смутилась, притихла, стала совершенно прелестна в своем смущении, явно ей несвойственном, и только вскидывала на него синие глазищи – васильковые, яркие-яркие, просто два прожектора, а не глаза. Не удивительно, что Юрка тоже ослеп. Это все штампы, шаблоны – ключом, фонтаном, – пробормотала Василика. – Но в тот вечер в компании были в основном сонные претенциозные барышни, девы-русалки, все сплошь образованные, цитирующие Камю, упивающиеся своей сложностью… Оксана на их фоне выглядела как живой цветок возле искусственных. А после… Я заканчивала Гнесинку, пыталась приобщать Юрку к музыке, таскала его на самые попсовые, самые понятные концерты – знаете, Бетховен, Вивальди, Моцарт. Они с Оксаной тогда уже встречались и однажды пришли вдвоем. Я выступала, она сидела в первом ряду. У нее было лицо… – Она задумалась, подбирая слова. – …как у язычника в церкви. В огромном готическом храме, куда привели дикаря, и вот он пытается осмыслить стрельчатые своды, колонны, витражи, все это огромное пространство воздуха и света. Она пыталась слушать и понять. Меня это очень подкупало в ней тогда.

Токмакова замолчала, переводя дыхание. Как непринужденно он вывел ее на эти воспоминания! А ведь она не собиралась вовсе ничего ему говорить.

Но это давнее прошлое. От того, что она вспомнила об их знакомстве, ничего не изменится.

Парень задумчиво смотрел на нее – и молчал. Тени перекрещивались на его лице, и Василике почудилось, что он куда старше, чем выглядит. Но солнце опустилось ниже, сыщик прищурился, и впечатление рассеялось.

– Я бы хотел поговорить с детьми, – сказал он наконец. – Если вы не против.

А теперь нужно немедленно стряхнуть эту ностальгическую одурь, в которую он ввел ее – легко, незаметно, точно гипнотизер, погружающий пациента в сон покачиванием шарика на цепочке, – и собраться.

Она встала, приоткрыла дверь, крикнула:

– Назар, Яша, Пелагея!

Они появились один за другим, расслабленные, как самые обычные дети, не ждущие плохого, напрочь равнодушные к проблемам взрослого мира, и вразнобой пропели, что ничего не видели, никого не знают, понятия ни о чем не имеют, и он вынужден был уйти от них ни с чем, а они даже не стали смотреть ему вслед и убежали в дом раньше, чем подошвы его кроссовок коснулись опавших сосновых игл.

7

В том, что Жанна Баренцева очень не любит преподавательницу музыки с редким именем Василика, Илюшин успел убедиться еще при общей встрече в гостиной. Теперь он только подтвердил это впечатление. При упоминании имени Токмаковой из добродушной испуганной мыши Жанна превратилась в крысу, защищающую свое гнездо.

– Не знаю я, что она здесь делает! Пускай бы убиралась к себе. Я бы ее выгнала, да без Оксаны…

Она не договорила, но Илюшин понял: никто не смел самоуправствовать без Оксаны. Это могло дорого обойтись.

– Что она вам сделала? – не удержался он.

– Мне? Ой, да мы с ней почти не знакомы! Так, как говорится: здоровкались-прощевались, больше ничего.

– Тогда в чем причина вашего отношения?

– Жадная она. Завистливая! Мужчины этого не видят, а женский глаз наметанный, женщина завистливую суку всегда узнает! Оксана этого не понимала, а я ей говорила: гони ты в шею эту Василику, она змея, только притворяется, что вся из себя утонченная, как духи Шанель, а сама только и глядит, как бы чего увести у тебя.

Однако когда он спросил, могла ли Василика Токмакова иметь отношение к исчезновению ее сестры, Жанна замахала руками:

– Какое там! Оксана к ней раз в день заглянет на минутку – и убегает.

«Откуда тебе это знать, если ты каждый день в своей «Розе Азора»?» – мысленно возразил Макар. А вслух спросил, не припомнила ли Жанна что-нибудь еще, что могло иметь отношение к исчезновению ее сестры.

Она огорченно покачала головой.

– Разве что про состояние ее. Она все-таки возбужденная была в последнюю неделю. Как на охоту вышла!

– На охоту?

– Ну, не знаю даже, как объяснить-то получше. Азартная такая, веселая! Ух! Даже родителям позвонила, хотя вообще-то они только и делают, что лаются! Гостевой-то коттедж она ведь для них построила. Хотела, чтобы они приезжали сюда почаще, может, даже совсем бы переехали. Все вместе жили, одной большой семьей… – Она мечтательно вздохнула. – А родители отказались. У них из-за этого большой скандал вышел. Она им кричит: что вы за отец с матерью такие, к родным дочерям приехать не можете! А они ей говорят: ты нас спросила, прежде чем строиться? Мы твою Москву видали знаешь где! Хочешь – приезжай, а нас и тут все устраивает. Ну, правильно, – рассудительно добавила Жанна. – У них там огород, капустка, птички-курочки…

«Птички-курочки, – повторил про себя Макар. – Надо узнать, как дела у Маши».