Забор между двумя дворами, как я уже сказал, не превышал полутора метров, а местами был и еще ниже. Перебраться через него — дело нескольких секунд. Я просто положил на забор обе руки, подпрыгнул и перебросил ноги на другую сторону. При этом у меня из-за пояса на спине едва не выпал пистолет, который я тут же засунул назад, прочно прижав его брючным ремнем. Честно говоря, я не слишком большой любитель посылать пули, когда можно действовать кулаками. В работе руками и ногами я с любым противником чувствовал себя увереннее. Но это все вовсе не говорило, что я плохо стреляю. Из того же своего пистолета с десяти шагов я легко сделаю из туза девятку, стреляя просто с пояса. Из чужого, даже из пистолета Тамары, мне потребуется для этого две попытки. Чужой пистолет всегда не так «сидит» в руке и порой не посылает пулю именно туда, куда я думаю ее послать. А со своим пистолетом я всегда общаюсь на «ты». Я только смотрю на точку, в которую должна попасть пуля, а все остальное пистолет сам делает. И стреляет, и попадает точно в нужную точку, на которую я смотрю. Этим пистолетом меня наградили еще до выхода в отставку. До этого личным оружием у меня, кроме обязательного автомата, числился пистолет Стечкина[15]
. Именно из него я учился так стрелять. Вернее, меня учили. Хороший специалист-инструктор. Потом переучивался стрелять так же из пистолета Макарова. Сумел переучиться, хотя прежний более тяжелый пистолет мне лично нравился больше. Особенно в боевых условиях, когда им можно было огреть противника по голове не слабее, чем ломом.Тамара, кстати, тоже стрелять умела неплохо, хотя и не на моем уровне. Но в ростовую мишень с допустимой для пистолета Макарова дистанции в пятьдесят метров она не промахивалась никогда. Иногда попадала и с более дальней дистанции. Пуля этого пистолета сохраняет убойную силу на дистанции в триста пятьдесят метров, хотя говорить о прицельной стрельбе из короткоствольного пистолета на таком расстоянии невозможно. Можно только надеяться на случайность или стрелять в толпу. Тогда допустимо в кого-то реально попасть. Но тоже не факт — можешь стрелять в одного, а пуля угодит в другого.
Скрадывая шаги, я подошел к углу дома со стороны огорода. Крыльцо у нас как раз на углу расположено, со стороны фасада, если можно назвать фасадной стену, которая лишь обращена в сторону улицы и больше ничем от других стен не отличается.
— И когда твой мужик появится? — спросил голос, который я сразу узнал. — Мне уже ждать, честно скажу, надоело…
— Мне тоже, — согласился второй мужской голос. И этот голос был мне знаком. Значит, в гости к нам пожаловали капитан Гудилов и старший лейтенант Звягин. — Да что с ней говорить, дать ей по башке и искать. В таком доме деньги и спрятать-то некуда, только в шкаф под постельное белье…
В шкаф под постельное белье мы обычно кладем свои пенсии. Я без труда догадался, что старший лейтенант имел в виду то, что так поступает большинство людей, а вовсе не проявил чрезвычайную, почти экстрасенсорную догадливость.
— Учти, дура старая, — снова заговорил капитан Гудилов, — мы знаем, куда от нас поехали Мамукаев и Таппасханов. Убить их и ограбить могли только вы.
Меня, говоря честно, возмутила форма обращения к Тамаре. Ее обозвали старой дурой. А я знал, что она совсем не дура. Отсюда и возмущение. Но ее саму в этом обращении больше задело второе слово. «Дуру» она как-то или мимо ушей пропустила, или согласилась, но вот слово «старая» ее просто-напросто оскорбило. В свои пятьдесят семь она на пятьдесят едва ли выглядела. Обычно ей давали не больше сорока — сорока пяти. Особенно люди, которые знали о ее кавказских корнях. Женщины на Кавказе обычно стареют рано. И она своим внешним видом с полным правом гордилась. Я не увидел, я просто представил, а скорее, понял или прочувствовал ее дальнейшее поведение.
Со словами: «Сам ты старый козел!» — она шагнула вперед и дала капитану звучную оплеуху. Может быть, даже в ухо ему врезала, как я учил ее.
— Ты понимаешь, что ударила сейчас человека, который ведет следствие… — процедил старший лейтенант Звягин. — Мы с ним ведем, стару…
Он не договорил последнее слово до конца, которое заглушил звук смачной оплеухи.
Я решил, что пора мне вмешаться, и шагнул за порог. Менты стояли ко мне спиной, но Тамара меня увидела.
— Кто тут следствие ведет? — спросил я насмешливо.
Сказать, что они обернулись в испуге, значит, ничего не сказать. Испуг, скорее всего, был вызван не моим появлением, которого они ждали, а тем, что кто-то посторонний видел, как их бьет женщина.
— Я веду! — проведя ладонью по щеке, словно ощупывая ее на предмет внешних повреждений, сказал капитан Гудилов.
— И я веду… — добавил старший лейтенант Звягин, трогая пальцами свою полыхающую щеку, и положил руку на кобуру. Он только один из этой пары был в форме, капитан был в гражданской одежде.