Тот, кто на дереве

Дверь раскрылась, на пороге появился гонец. Увидев их напряженные лица, он устало кивнул.

– Тишина, друзья, – и лёг на солому. Все облегченно вздохнули и продолжили разговор.

– Потому и не любо. Собрались было в стенах его князья да решили… Многие воины знали о том, что случилось там много лет назад.

За высокими, освещенными свечами дубовыми столами сидели князья, бояре и дружинники. Один из них, Владимир Мономах, сказал:

– Почто губим Русскую землю, сами на себя крамолу зовем? А половцы тому рады, что между нами рати.

В ответ ему гул голосов, звон оружия.

– Истинно говоришь.

Князья протянули друг другу руки, подошёл митрополит с крестом.

– Да ныне отселе имемся, друзья, в едино сердце, и соблюдем землю русскую, а кто на кого пойдет, на того вся земля наша будет и крест честной.

Князья передавали друг другу братину, отпивая из нее по кругу.

Собрались князья скоро. Долго у нас на Руси дело делается, да скоро слово сказывается. И через два дня в другую просторную избу вошел князь Давыд.

– Сердце смущается во мне, брат, чую я, сговорились Василий с Владимиром на нас, – и Давыд, человек с грузным, тяжелым лицом, сел на скамью рядом с князем Святополком.

– Ужели забыл ты про брата своего. Надобно промыслить о своей голове… А то ни тебе княжение в Киеве, ни мне во Владимире.

Святополк, невысокий князь, со светлыми нерешительными глазами, шепнул побелевшими губами, словно сам с собой.

– Правда ли се, или лжа?

Давыд резким голосом переспросил: «Что сказал, брат?»

Святополк, не глядя на него, повторил, губы его дрожали:

– Если ты правду глаголешь, Бог тебе свидетель, а если завистью молвишь, Бог будет за тем.

– Да помнишь, брате. Посылал я к нему, говорил не уходи перед именинами моими. А он, не могу ждать, вдруг будет рать дома.

Святополк молчал, глаза у него остановились. Потом оба подозвали дружинника.

– Сходи к брату Васильку, да скажи «Если не хочешь ждать до именин моих, то приходи сейчас, посидим с Давыдом».

Тот вышел из двери.

Когда Василек беззаботный, веселый князь, садился на коня, около его стремени дружинник тревожно шепнул: «Не ходи, княже, хотят тебя убить». Тот удивленно посмотрел на него, засмеялся:

– Братья мои?.. Хотят меня убить? Только что целовали крест и клялись « имемся в едино сердце, если кто на него будет, то на того крест и мы все.» Бог с тобой, – он пожал плечами, вскочил на коня. Подъехал к избе братьев, вошёл.

«Здравствуйте, братья милые, – Василек улыбнулся. А они сидели неподвижно, потом наклонили головы. Святополк поднялся:

– Побудьте вы здесь, а я распоряжусь.

Василий кивнул, и начал весело рассказывать Давыду.

– Ходил я, брат, на медведя

Он что-то оживленно говорил, Давыд сидел молча, иногда с трудом кивая.

«И не было у Давида ни голоса, ни слуха, т.к. ложь имел в сердце».

Вдруг раздался громкий звук, словно от упавшего оружия. Василько удивленно взглянул на Давида. Тот крикнул в сени:

– Где брат?

Вошёл дружинник.

– В сенях.

Давыд шепнул Васильку:

– Я пойду за ним, а ты посиди.

Он вышел, послышался звук задвигаемого засова. Василёк смотрел на дверь широко открытыми глазами, скорее ошеломлёнными и неверящими, чем испуганными.

И схватили его за руки, а силён муж был.

В караульне крепости все молчали и внимательно глядели на старого воина.

– Помните, друзья, то село, откуда к нам сюда жито возят.

– Как не помнить.

– Так вот, будто бы на этом самом месте и жила попадья, в избу которой его привезли… уже как ослепили.

Да про то пусть Ратибор расскажет, кто лучше него знает.

Все обернулся к невысокому человеку, который точил меч.

– Да, братцы, про Василька-то, – он отложил меч в сторону. – Я могу рассказать. Бабка моя и была та самая попадья, что сорочку ему постирала.

Сказывала она, осень была будто, как и сейчас.

Очнулся Василек.

– Где я?

.– Дай воды.

Она, утирая слезы, протянула ему ковшик.

Он выпил воду, ослепительно осеннее солнце светило на его дрожащие руки и на плачущую попадью.

Ощупал свою сорочку и раздраженно сказал:

– Зачем сняли с меня… Я бы в той сорочке кровавой смерть принял.

Попадья плакала навзрыд.

– Что-й-то ты, матушка, не надо. В той бы сорочушке и пред Богом стал. В той бы сорочечке в кровавой пойти б в леса, поля, да средь трёх дорог…

В избу заглянул крестьянский парень и испуганно замер.

– Кто там? – из-за его спины выглянули другие крестьяне. – Люди добрые! Где тут солнце, поверни меня, матушка.

И горько нараспев продолжал.

– Ой ли вы люди добрые, во градах и сёлах

Посмотрите-ка, люди добрые

На рубашечку мою,

Что мне братья мои сделали, братья кровные.

Ой вы, братия мои, взяли б вотчину, но за что же вы свет-то отняли.

Попадья отвернулась в сторону, крестясь и шепча: «Грех-то какой. Ой, грех растёт по Руси, кровь течет, кровь невинная».